кивнул: "Давно пора", — а я добавил: "Дров натаскаю", — и мы взялись за дело. Я приволок поленья из-под навеса, их кора пахла смолой и землёй, сложил у печи, пока пот не проступил под рубахой; дед подкинул щепок, огонь лизнул дерево, дым потянулся к трубе; бабушка нагрела воды, её шаги звенели по полу, чугунок гудел на огне. Баня скоро раскалилась — стены блестели от влаги, пар поднимался густыми волнами, пахло берёзовыми вениками и горячим деревом. Мы вошли, скинув одёжу: она осталась в длинной рубахе, что липла к телу, дед сбросил всё, его кожа, загорелая, в морщинах, лоснилась, ствол вставший, толстый, с багровой головкой, чуть качался; я стянул свои тряпки — худой, но крепкий, член длинный, твёрдый, кончик блестел, как капля на камнях.
Бабушка прислонилась к стене, пар обволакивал её, капли воды стекали по шее, рубаха намокла, обрисовав грудь — тяжёлую, с тёмными сосками, что проступали сквозь ткань. "Тепло тут", — сказала она тихо, глядя на нас, глаза её светились мягко, с какой-то задумкой. Дед хмыкнул: "Проветриться бы", — а я кивнул, чувствуя, как пар греет кожу. Она вдруг шагнула к полку, скинула рубаху одним движением — тело её открылось, зрелое, чуть обвисшее, но крепкое, грудь колыхалась, живот в складках, бёдра широкие, щель розовая, влажная, с тёмным пушком, пахла женщиной и теплом бани. "Сядьте оба", — сказала она, голос дрогнул, но был твёрдым, и мы с дедом переглянулись, усаживаясь на лавку — он слева, я справа, пар поднимался вокруг, обжигая лицо.
Она подошла, встала перед нами, чуть раздвинув ноги — её щель блестела от пара, зад мелкий, тёмный, чуть разомкнутый после прошлых разов. "Хочу по-другому", — шепнула она, и, не дав нам опомниться, опустилась на колени перед дедом, руки её легли ему на бёдра, тёплые, чуть дрожащие, пахли тестом и лесом. Она наклонилась, взяла его ствол губами — мягкими, влажными, с привкусом пара, — и начала сосать, медленно, причмокивая, глаза её закрылись, дыхание стало глубоким. Дед выдохнул: "Ну, старуха", — и откинулся назад, руки его легли на её плечи, пальцы сжали кожу.
Я смотрел, чувствуя, как внутри всё сжимается, член мой торчал, твёрдый, горячий, пар делал его скользким. Она вдруг подняла голову, выпустила деда, повернулась ко мне, глаза блестели: "И ты давай, парень, не сиди". Я замер, но она потянула меня за руку, заставила встать, и толкнула к полку: "Ляг на спину". Я лёг, дерево тёплое, влажное под лопатками, она встала надо мной, спиной к моему лицу — её бёдра нависали, щель текла, капли падали мне на грудь. "Не туда", — шепнула она, и я понял — она хочет в зад, но не как раньше.
Дед сунул мне тряпицу с маслом, я намазал пальцы, потянулся к её заду — он был тёплым, чуть сжатым, с запахом пота и кожи. Она опустилась ниже, я разминал её, мягко, масло чавкало, она шептала: "Ух, скользко, тепло идёт", — и дышала глубже, грудь её колыхалась, соски тёрлись о воздух. Она сама направила мой ствол — длинный, твёрдый, блестящий от пара, — к своему заду, села медленно, осторожно, выдохнув: "Ммм, ширит, но… терплю". Я вошёл в неё, её зад обхватил меня, горячий, скользкий, она двигалась сама, вверх-вниз, руки её упёрлись в мои колени, ногти царапали кожу.
Дед смотрел, сопя, потом встал, шагнул к ней спереди — его ствол торчал перед её лицом, толстый, узловатый, с каплей влаги. "Соси ещё", — шепнул он, и она наклонилась, взяла его ртом, причмокивая, пока я
Жертва 5-я- 8-я части