попробовать. — Она помолчала, потом добавила: — Но нужен крем. Первый раз без этого нельзя, больно будет.
Она повернулась к столику у дивана, взяла белый тюбик крема для рук — старый, с потёртой этикеткой, пахнущий ромашкой. Её руки дрожали, когда она выдавила немного на пальцы, и она посмотрела на него, смущённо улыбнувшись. — Поможешь? — спросила она тихо.
Мария Петровна опустилась на колени на диван, приподняв попу — большую, мягкую, с бледной кожей и лёгкими складками. Она протянула ему крем, и он взял его, чувствуя, как ладони потеют. Её тело дрожало, когда она оперлась на подушку, и она оглянулась, её лицо — морщинистое, с приоткрытым ртом — было полно уязвимости. — Не бойся, Ромочка, — сказала она тихо. — Намажь там, и делай, как чувствуешь.
Он смотрел на неё, сердце колотилось от удивления и желания. Его учительница, знающая анатомию, предлагала это, и её забота о креме тронула его. Он выдавил крем на пальцы — прохладный, скользкий — и коснулся её, медленно размазывая между её ягодиц. Она вздрогнула, её грудь колыхнулась, соски тёрлись о простыню, и она выдохнула: — Холодно... но продолжай.
Он намазал её, чувствуя её тепло под пальцами, и она расслабилась, её бёдра чуть раздвинулись. Он разделся, стянув рубашку и джинсы, обнажая худощавое тело — грудь с лёгким пушком, живот, напряжённый от волнения. Его член вырвался наружу — твёрдый, пульсирующий, с гладкой головкой, блестящей от желания.
Его руки легли на её бёдра, сжимая её мягкую плоть, и он наклонился, целуя её спину — морщинистую, с пятнами. Она вздрогнула, её живот сжался, и она шепнула: — Давай, Ромочка... Он направил себя к ней, крем сделал всё скользким, и он вошёл — медленно, осторожно. Она напряглась, её тело сжалось, и она тихо вскрикнула, её лицо сморщилось от боли. — Подожди, — выдохнула она, голос дрожал, и он замер, боясь двигаться.
— Больно? — спросил он, голос хриплый от тревоги. Его руки гладили её бёдра, пытаясь успокоить.
— Немного, — призналась она, её дыхание было прерывистым. — Первый раз... но продолжай. Медленно. Она расслабилась, крем помогал, и боль ушла, сменившись странным теплом. Он двинулся снова, чувствуя её тесноту, её мягкость, и она застонала — тихо, неуверенно, но с нарастающим удовольствием.
Её эмоции смешались — смущение от нового, страх боли, радость от того, что она решилась. Она думала: "Я знаю тело, знаю нервы, но это... это другое. Для него." Её грудь подпрыгивала, соски тёрлись о ткань, живот дрожал, волосы падали на лицо, и она смахивала их дрожащей рукой, её морщины собрались у рта от напряжения и наслаждения.
Он чувствовал удивление, смущение, желание — его учительница открывала ему неизведанное, и он хотел сделать ей хорошо. Он двигался — робко, потом смелее, сжимая её бёдра, целуя её шею. Его тело — влажное от пота — дрожало, и он наклонился ближе, вдыхая её запах — ромашковый крем смешивался с её терпким теплом.
Она застонала громче: — Ромочка, да... — Боль ушла, оставив жжение и удовольствие, странное, но волнующее. Её попа дрожала, её грудь колыхалась быстрее, и она прижималась к нему, отдаваясь новому чувству.
Он кончил — с дрожью, с тихим стоном, и его сперма выплеснулась в неё, горячая и густая. Она вздрогнула, её тело напряглось, но оргазма не было — только глубокое удовлетворение. Он вышел из неё, его руки всё ещё сжимали её бёдра, и она легла на бок, её попа была влажной от крема и него, грудь дрожала, лицо порозовело.