Мария Петровна смотрела на неё, не веря своим ушам. Потом медленно кивнула. — Спасибо, Тоня, — шепнула она. — Я не думала, что ты так скажешь.
— Жизнь, Маша, она странная, — вздохнула Антонина Петровна, вставая. — Иди домой. И Роме привет передавай.
Мария Петровна ушла, чувствуя, как тяжесть спадает с плеч, но внутри неё уже зрело новое напряжение — что теперь будет с ней и Романом?
Роман сидел в своей комнате, глядя в потолок, когда услышал шаги бабушки. После вчерашнего он всё ещё не мог смотреть ей в глаза без дрожи — её тело, её голос, её тепло кружились в его голове, смешиваясь с мыслями о Марии Петровне. Дверь скрипнула, и Антонина Петровна вошла, её платье — цвета выцветшей розы — слегка колыхалось на бёдрах, а седые волосы, выбившиеся из пучка, падали на шею. Её лицо — морщинистое, с глубокими складками у рта — было спокойным, но глаза блестели лёгкой насмешкой и теплом.
— Маша приходила, — сказала она, садясь на край кровати. Её грудь — полная, чуть обвисшая под тканью — поднялась от глубокого вдоха, и он заметил, как её соски проступают сквозь платье.
— И что? — спросил он, чувствуя, как кровь приливает к лицу.
— Извинялась, — ответила она, глядя на него. — Я ей сказала, что всё понимаю. И что вы можете встречаться, если хочешь. Я не против, Ромочка.
Он замер, не веря своим ушам. — Серьёзно? Ты... не злишься?
— Нет, — покачала она головой, и её голос стал ниже, мягче. — Я вчера поняла, что тебе это нужно. И если Маша сделает тебя увереннее, опытнее, я только рада. Но и я могу помочь, знаешь. Хочу показать тебе кое-что новое, чтобы ты не боялся.
Она придвинулась ближе, её рука легла ему на колено, тёплая и чуть дрожащая. Он почувствовал, как его тело отзывается — кровь прилила вниз, джинсы натянулись, и он сглотнул, глядя на неё. Её платье задралось, обнажая бёдра — полные, с мягкими складками, покрытые бледной кожей с тонкими венами, — и он вспомнил, как они дрожали под его руками.
Кульминация
Антонина Петровна наклонилась ближе, её дыхание — с лёгким ароматом чая и мяты — коснулось его лица. Её глаза, выцветшие, но живые, блестели странным светом, и она шепнула:
— Не бойся, Ромочка. Доверяй мне.
Она опустилась на колени перед кроватью, её движения были медленными, но уверенными. Её руки — узловатые, с пигментными пятнами — легли ему на бёдра, и она расстегнула его джинсы, стягивая их вниз вместе с бельём. Его член вырвался наружу — твёрдый, горячий, пульсирующий, с гладкой головкой, блестящей от напряжения. Она посмотрела на него снизу вверх, её морщинистое лицо — с тонкими губами и глубокими складками у глаз — осветилось лёгкой улыбкой.
— Вот так, внучек, — сказала она тихо, обхватывая его ладонью. Её кожа была тёплой, чуть шершавой, и он задохнулся, когда она провела рукой вдоль него, медленно, чувствуя его жар. Потом она наклонилась, её седые волосы — серебристые, тонкие, но густые — tickled его бёдра, и её губы коснулись его — сначала легко, почти невесомо, словно пробуя.
Он сжал простыню, его худощавое тело напряглось, грудь с лёгким пушком тёмных волос поднималась от учащённого дыхания. Её губы — тонкие, потрескавшиеся, но тёплые — обхватили его, и она начала двигаться, медленно, с лёгким давлением. Её язык, мягкий и влажный, скользнул по головке, закружился вокруг неё, и он застонал, не в силах сдержаться. Её грудь, прижатая к его коленям, колыхалась под