бёдрам, по её животу, по её груди, сжимая её соски. Она стонала — низко, хрипло, и её волосы падали ему на лицо, tickling его кожу. Он держался дольше, чем в первый раз — его молодое тело училось, привыкало, и страсть нарастала медленнее, но глубже.
Наконец он кончил — с дрожью, с тихим стоном, и его сперма, горячая и густая, выплеснулась в неё, заполняя её ещё больше. Он сжал её бёдра, его ногти впились в её кожу, и замер, тяжело дыша. Она не дошла до оргазма, но тепло внутри неё, его пульсация, её собственное возбуждение — этого было достаточно. Она улыбнулась, чувствуя, как её тело дрожит от удовольствия, и подумала: "Господи, сколько же я этого не чувствовала..."
Она рухнула на него, тяжело дыша, её грудь прижалась к его груди, её живот лёг на его. Его член всё ещё был в ней, медленно опадая, и сперма стекала по её бёдрам, смешиваясь с её влагой. Простыня под ними стала влажной, и неловкость вернулась. Он смотрел в потолок, красный, не зная, что сказать, а она гладила его волосы, задумчиво глядя на него.
— Ну ты и шустрый, — сказала она с лёгкой насмешкой, но в её голосе была теплота. — Молодость, что с неё взять.
Он повернулся к ней, смущённый, но счастливый. — Мария Петровна, вы такая... я не знаю, как сказать.
Она прижалась к нему ближе, её грудь легла на его руку, и шепнула: — А ты и не говори. Просто лежи со мной, Ромочка.
Она вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится, как он зовёт её "Мария Петровна". Это было как в школе — строгое, властное, но теперь с новым оттенком, от которого её тело отзывалось теплом. И ей это начинало нравиться.
Мария Петровна проснулась, когда солнце уже пробивалось сквозь тонкие занавески. Она лежала на диване, укрытая старым пледом, который сполз до бёдер. Простыня под ней была смята, ещё хранила тепло его тела, а на подушке остался слабый запах — молодой, чуть солоноватый, с ноткой пота. Она медленно села, чувствуя, как ноют мышцы в спине и бёдрах — напоминание о вчера. Её халат валялся на полу, зелёный комок ткани, и она потянулась за ним, прикрывая своё тело — полное, с мягкими складками, с грудью, чуть обвисшей, но всё ещё тёплой от его прикосновений.
Она провела рукой по шее, где кулон холодил кожу, и посмотрела на себя в зеркало напротив. Каштановые волосы растрепались, под глазами тени, губы чуть припухли от поцелуев. "Что я натворила?" — подумала она, и сердце сжалось. Ей было 68, а ему — 20. Он её ученик, мальчик, которого она учила строению листа, а вчера он был внутри неё — дважды, дрожащий, жадный, настоящий. Стыд накатил волной, горячей и липкой. Она должна была остановить это, сказать "нет", но вместо этого она вела его, шептала ему, наслаждалась им.
Она встала, запахнула халат и прошла к столу, где стояли вчерашние бокалы. Запах вина смешивался с чем-то ещё — терпким, женским, её собственным. Её вульва, всё ещё чувствительная, напоминала о нём — о его неопытных, но таких искренних движениях. "Это было разово, " — решила она, наливая себе воды. "Он не вернётся. И я не позову." Но в глубине души она знала, что врёт себе. Его голос — "Мария Петровна" — звучал в голове, и от этого звука её тело снова отзывалось теплом. Ей нравилось, как он зовёт её так — строго, по-школьному, но теперь с новой, запретной нотой.