садясь рядом. — Я твоя бабушка, я тебя люблю. И если тебе это нужно, я могу быть не только бабушкой.
Антонина Петровна наклонилась к нему, её дыхание — с лёгким ароматом чая и мяты — коснулось его лица. Её глаза, выцветшие, но живые, блестели странным светом, смесью нежности и чего-то давно забытого. Она взяла его руку и медленно положила себе на грудь — мягкую, тёплую, с сосками, которые напряглись под тонким платьем. Он сжал её, нерешительно, и она выдохнула, её морщинистые щёки порозовели.
— Вот так, Ромочка, — сказала она тихо, стягивая платье через голову. Оно упало на пол, обнажая её тело: грудь, чуть обвисшая, с крупными тёмными ореолами, колыхалась от дыхания; живот, полный, с мягкими складками, дрожал от напряжения; бёдра, широкие и пышные, покрытые бледной кожей с тонкими венами. Её вульва, обрамлённая редкими седыми волосами, была чуть приоткрыта, с полными губами, которые блестели от её собственного возбуждения. Её волосы, выбившиеся из пучка, падали на плечи, серебристые и тонкие, а лицо — с глубокими морщинами у рта и глаз — было одновременно строгим и нежным.
Он смотрел на неё, не веря. Его бабушка — женщина, которая пекла ему пироги, читала сказки, — теперь сидела перед ним голая, живая, зовущая. Его джинсы натянулись, член напрягся, твёрдый и горячий, выпирая под тканью. Она заметила, улыбнулась и расстегнула его молнию, освобождая его — не называя размеров, но чувствуя его пульсацию в своей ладони.
— Не стесняйся, — шепнула она, целуя его в шею. Её губы — тонкие, потрескавшиеся — оставили влажный след, и он ответил, неловко, но с нарастающей жадностью. Она легла на диван, потянув его за собой, и её тело — мягкое, уютное — прижалось к нему. Её грудь тёрлась о его кожу, соски скользили по его груди, а живот дрожал под его ладонями.
Она раздвинула бёдра, открывая ему свою вульву — тёплую, влажную, с седыми волосами, которые tickled его кожу, когда он коснулся её. Её запах — терпкий, женский, с ноткой лаванды — ударил ему в голову, и он провёл пальцами по её губам, чувствуя, как она вздрагивает. Она направила его к себе, и он вошёл в неё — медленно, ощущая, как её стенки обхватывают его, скользкие и мягкие от её желания.
— Давай, внучек, — прошептала она, её голос дрожал, а руки сжимали его плечи. Её ногти — короткие, но острые — впились в его кожу, и она начала двигаться под ним, поднимая бёдра навстречу. Её грудь колыхалась, соски тёрлись о него, а живот дрожал с каждым толчком. Её лицо — морщинистое, с приоткрытым ртом — было близко, и он видел, как её глаза блестят, как её волосы падают на подушку, серебристые и растрёпанные.
Он двигался в ней — сначала робко, потом смелее, чувствуя, как её тепло обволакивает его. Её вульва сжималась вокруг него, её стоны — низкие, хриплые — наполняли комнату, и он сжал её бёдра, вдавливая пальцы в её мягкую плоть. Она обхватила его ногами, её кожа — бледная, с тонкими венами — тёрлась о его бока, и страсть нарастала, глубокая и живая.
Он кончил — с дрожью, с тихим стоном, и его сперма, горячая и густая, выплеснулась в неё, заполняя её. Она не дошла до оргазма, но её тело дрожало от удовольствия, её вульва пульсировала, и она притянула его к себе, обнимая. Её грудь прижалась к его груди, её живот лёг на его, и сперма медленно стекала по её бёдрам, смешиваясь с её влагой.
Помни меня дерзкой