постучали, она вздрогнула, едва не уронив стакан. "Это он, " — мелькнуло в голове, и он.
Роман проснулся в бабушкиной квартире, лёжа на узкой кровати в маленькой комнате. Он открыл глаза и тут же вспомнил всё — её тело, её запах, её голос. Его джинсы лежали на стуле, ещё мятые от вчера, и он чувствовал, как внизу живота снова тянет от одной мысли о ней. Он был девственником до вчерашнего дня, и теперь его мир перевернулся. Мария Петровна — не просто учительница из прошлого, а женщина, чья кожа, чьи морщинки, чья грудь заполнили его мысли.
Он встал, умылся холодной водой, но это не помогло. Его тело — худощавое, с лёгким пушком на груди — всё ещё помнило её тепло. Член, 15 см, снова напрягся, стоило ему вспомнить, как она сидела на нём, как её бёдра шлёпали о него. Он сжал кулаки, пытаясь успокоиться. "Она меня прогонит, " — думал он. "Скажет, что это ошибка." Но он не мог не вернуться. Ему нужно было её увидеть, услышать её голос, даже если она отвергнет его.
Он придумал предлог — ноутбук. "Вдруг что-то ещё не работает, " — сказал он себе, хотя знал, что это просто оправдание. Надел ту же синюю рубашку, схватил сумку с инструментами и пошёл к ней. У её двери он замер, сердце колотилось так, что казалось, она услышит его через стену. Он постучал — тихо, робко, как всегда.
Когда дверь открылась, он увидел её — в том же халате, чуть распахнутом, с растрёпанными волосами и глазами, полными смеси смущения и чего-то ещё. Его дыхание сбилось, и он пробормотал:
— Я... подумал, может, ноутбук ещё посмотреть надо...
Мария Петровна смотрела на него, чувствуя, как её решимость тает. Его голос — дрожащий, робкий — разбивал её защиту. Она отступила, впуская его, и сказала:
— Заходи, Ромочка. Раз уж пришёл.
Он прошёл в комнату, и воздух между ними снова стал густым, как вчера. Она закрыла дверь, повернулась к нему, и её халат чуть сполз с плеча, обнажая бледную кожу с веснушками. Он поставил сумку на пол, но не двинулся к столу — его взгляд был прикован к ней.
— Я думала, ты не вернёшься, — сказала она тихо, теребя пояс халата. — Это... это ведь неправильно, ты понимаешь?
— Понимаю, — ответил он, шагнув ближе. — Но я не могу не думать о вас, Мария Петровна.
Её сердце дрогнуло. Это "Мария Петровна" — строгое, школьное — теперь звучало как признание, и ей это нравилось больше, чем она готова была признать. Она должна была остановить его, но вместо этого шагнула навстречу, и её рука коснулась его груди — тёплой, чуть влажной под рубашкой.
— Ты меня с ума сведёшь, Ромочка, — шепнула она, и её голос был хриплым, почти умоляющим.
Он наклонился к ней, и их губы встретились — не робко, как в первый раз, а жадно, с отчаянием. Его руки скользнули к её талии, сжимая её мягкие складки, а она прижалась к нему, чувствуя, как его тело напрягается. Её грудь колыхнулась под халатом, её соски проступили сквозь ткань, и она знала, что сдаётся снова.
Они не успели отойти от двери, как раздался второй стук — громкий, настойчивый.
Она отстранилась, поправляя халат, и открыла. На пороге стояла Антонина Петровна, её лучшая подруга, с тарелкой пирогов в руках. Её взгляд — острый, как в молодости — скользнул по растрёпанной Марии Петровне, по Роману, который стоял позади, красный и неловкий, и по комнате, где ещё витал запах вчерашней страсти.
Ненасытная малолетка или как Дэймон первый раз выебал пелотку.