в хорошем, отработанном, наверное, годами практики ритме. Пока одна входила до упора, вторая только начинала разгон, а третья была внутри наполовину. Под таким напором бойкая дренейка зашлась нечленораздельными, животными звуками. С языком навывал, с пустыми глазами и перекошенным безумной похотью лицом, она билась насколько позволяли путы, до срыва связок и кровавых ссадин.
Кальдера стояла поодаль и глядела на оргию с откровенной завистью.
— Н-да... Жаль меня с вами не было, когда вы плоскую распечатали. – Сказала она, недовольно фыркнув.
С лицом обиженного питомца, которого обделили вниманием, она было попыталась пристроиться к старшей. Эредаркины тонкие горячие губы впились в платиновую шею и заскользили по острым ушкам жрицы, но та прервала ухаживания.
— Не меня, Кальдерочка. – Сказала она, пыхтя и трахая.
Не снижая темпа, с великими мастерством Мирра чуть сместилась, и теперь три имевших Оторву дренейки стояли как три вершины квадрата. Пустовавшее четвёртое место красноречивее любых слов приглашало присоединиться.
Краснокожая силачка понимающе осклабилась. Освобождённую позицию она заняла единым скачком, как рванувший к добыче хищник. И таким же резким, хищным движением вонзила в и без того разбитый зад подруги своё массивнейшее чёрное достоинство.
С Оторвой сотворилось что-то совершенно дикое. Издаваемые ею звуки потеряли всякий намёк на членораздельность, окончательно превратившись в нечто из репертуара сношающихся зверей. Дыхание участилось, загнанное, а глаза закатились с такой силой, что было удивительно, как они не сорвались со стебельков нервов. Даже движения воровки потеряли всякую координацию, уподобившись судорогами от электрических разрядов. А живот, и без того вспученный, вздулся несколькими силуэтами огромных, проступающих сквозь потроха и кожу членов.
Дренейкам, могучим и страстным, потребовалось немного времени, чтобы подстроиться под новый ритм. Теперь две входили на полную, а две других в это время оставались внутри лишь кончиками. В стремлении доставить подруге и себе максимум удовольствия, они работали парами, что периодически перестраивались: две спереди и сзади, две по бокам, две по диагонали.
Медленно, быстро, под разным углом. Они трахали гибкую лиловую девчонку на всякий лад, вознося ту на один пик удовольствия за другим. Чтобы прекратить частые белые гейзеры, Кальдера снова взялась за хозяйство подруги, и её бесконечный язык снова начал орудовать в тугих лиловых шарах.
В какой-то момент, видимо, приноровившись к ощущениям, Оторва вернула себе ясность мыслей. Дрожащая под напором огромных фаллосов, она довольно застонала и вдруг затараторила:
— Спасибо-спасибо-спасибо! – А затем вдруг взяла и разревелась от нахлынувших чувств, как девчонка. – УВАААА!! Хорошоооо! Как же я без вас раньше была, хорошие вы моииииии!
И точно, как девчонка – со всей сила вжалась в трахавшую её Мирру, как в старшую родню, похныкивая от ощущений. А та, по-матерински, поцеловала её в лоб и нежно прижала, баюкая прямо на конском члене, не прекращая фрикций.
— Ну, ну, всё хорошо, милая. Всё хорошо. – Ворковала жрица, качая подругу на руках и на члене. – Ты больше не одна... Ты больше не одна...
Оторва вконец расслабилась и разомлела в её объятиях. Теперь она просто тихо сопела в гладкую платину мирриного плеча, изредка всхлипывая. И, не в пример магу, когда с ним вытворяли всякое, вовсе не от боли.
В развернувшейся сцене воцарился какой-то невероятный и по-своему прекрасный контраст. Четверо рогатых бестий, рычавших и пыхтевших, бесконечно двигающихся в глянце пота – и маленькая фигурка между ними, безмятежно положившая рогатую голову на плечо старшей подруги. На лице её, обыкновенно ехидном до оскомины, было выражение совершенного умиротворения.
Вдоволь насытившись её телом, квартет ёбыриц начал спускать. Невпопад, одна за одной, они достигали пика, вбитыми до упора хуями закачивая глубоко в недра подруги. И объём извергнутого ими
Сказание о великом короле Дроче