женственным конским членом, что окроплял пол каплями предсемени. Она же, глядя на жертву сверху вниз, поверх своей необъятной груди и огромного хера, улыбнулась.
Большего для команды не требовалось. И вот уже его рот вернулся на – как наверняка казалось его пленительницам – законное место: тугую дренейскую мошонку
Хозяйство Мирры было не чета изориному. Оно было не только больше раза в полтора – не «яблочки», но настоящие «грейпфрутины»! – но и намного более упругим. Надутые, переполненные спермой, вирильные сферы жрицы источали одуряющий мускусный запах самца. Такой мог выхолостить мужественность из любого вдохнувшего, подчинить его волю мирриной похоти – и Калеб, уже сполна оную «вкусивший», не был исключением.
Первое пробное движение его языка мужедева встретила довольным мурлыканьем. Шары укутанной в платиновую кожу любовной плоти на ощупь оказались ещё более упругими, чем выглядели. Язык лишившегося чести парня едва продавливал неожиданно плотную мошонку, что стремительно покрывалась блестящими разводами слюны. Запах чужой доминантности разъедал чувства и разум – мага бы стошнило, не будь эта вонь столь повелительной. Она без слов или жестов демонстрировала силу своей обладательница – столь большую, что таковая приказывала подчиняться просто самим своим фактом. От одной этой вони, воображение само собой наполнялось образами жестоких кар, на какие, без сомнения, была способна дренейка.
Когда с вылизыванием тугих тестикул было покончено, юноша было двинулся губами дальше. Но у платиновокожей не было желания затягивать прелюдию – она подалась назад, отводя член от послушных губ. А потом стукнула купеческого сына по макушке своим тяжёлым достоинством – мягко, но достаточно чувствительно, чтобы он ойкнул – и поторопился выполнять неозвученное указание.
Взяв дренейский член и направив к себе, Калеб губами припал к широкой залупе. Его чуть не вырвало – по сравнению с Изорой, Мирра истекала предсеменем куда обильнее, а предсемя её было будто бы чуточку жарче. И как её запах был куда гуще изориного, так и вкус измаравшей член белёсой жижи был таковым – и таковым стократ! Если бы не доминантность мужедевы и не страх того, на что она способна, он бы уже извергал содержимое желудка – семя волшебницы, отползая в ужасе.
Но, пусть и страшной ценой, прошедшие часы сделали его осторожнее, если не сказать мудрее. И вместо повторения своих ошибок с волшебницей, он не остановился на краях залупы – осторожно слизав неописуемо горько-солёное, мускусное предсемя, он забурился язычком в уретру дренейки.
— Ооох! Молодец! – Выдохнула она, млея.
Количество предэякулята походило на семяизвержение – если бы юный волшебник не знал лучше многих, КАК выглядел таковой акт в исполнении дренейских мужедев. Постоянный поток белёсой жидкости быстро переполнил его рот, заставив – после мгновения колебаний, прерванных грозным взглядом сверху – сглатывать эту мерзкую жаркую склизкость. Вновь, он сам пересёк очередную красную черту, отсёк очередной шмат своей гордости – и тот факт, что его принудили, ничуть не успокаивал. Рогатая позволила ему работать над дырочкой уретры, унизительно сглатывая предсемя, пару минут, пока игры не надоели ей.
Вдруг, Калеб ощутил чужую руку в своих волосах. Не успел он отреагировать, как его скальп стянули железной хваткой, чуть не оторвав от черепа.
— Ай-ай-ай! – От боли запричитал парень. Его тут же перебили: - МММВХ!!! КХХХХ!!!!
Не вовремя открыл рот купечий сын, ой не вовремя! До упора член конячий в рот загнали, до самой верхушки глоточки – запихали и глубже бы, да глотка неразработанная да тугая не позволила! Заколотил юнец по руке крепкой платиновой в панике, мычаньем зашёлся сквозь кляп мясной да жаркий, закашлялся от потоков предмалафьи, прямо в глотку истекающих! Закружилась голова – с
не неожиданное знакомство на речке