её бёдра чуть раздвинулись. Он сбросил рубашку и джинсы, обнажая худощавое тело — грудь с лёгким пушком, ноги, дрожащие от страсти. Его член вырвался наружу — твёрдый, пульсирующий, полный жизни, с гладкой головкой, блестящей от желания.
Её руки сжали подушку, она оглянулась, её седые волосы упали на плечо, и она шепнула: — Не бойся, внучек. Делай, как с Машей. Он наклонился, целуя её спину — морщинистую, с пятнами, — и направил себя к ней. Крем сделал всё скользким, и он вошёл — медленно, осторожно. Она напряглась, её тело сжалось, и она тихо вскрикнула, её лицо сморщилось от лёгкой боли. — Подожди, — выдохнула она, голос дрожал, и он замер, боясь ей навредить.
— Бабуль, больно? — спросил он, голос хриплый от тревоги. Его руки гладили её бёдра, пытаясь успокоить.
— Чуть-чуть, — призналась она, её дыхание было прерывистым. — Первый раз... но продолжай. Медленно. Она расслабилась, крем помогал, и боль ушла, сменившись теплом. Он двинулся снова, чувствуя её тесноту, её мягкость, и она застонала — тихо, неуверенно, но с нарастающим удовольствием.
Её эмоции смешались — смущение от нового, лёгкий страх, радость от того, что она решилась ради него и себя. Она думала: "Маша права, это странно, но... мне нравится. Для него." Её грудь подпрыгивала, соски тёрлись о ткань, живот колыхался, волосы — серебристые, тонкие — падали на лицо, и она смахивала их дрожащей рукой, её морщины собрались у рта от напряжения и наслаждения.
Ему тоже нравилось — удивление от её смелости, смущение от первого раза с ней так, желание сделать ей хорошо. Он сжал её бёдра сильнее, вдавливая пальцы в её кожу, и двигался — робко, потом смелее, чувствуя её тепло, её отклик. Его тело — влажное от пота — дрожало, и он наклонился, целуя её шею, вдыхая её запах — травяной крем и её терпкое тепло.
Она застонала громче, её голос дрогнул: — Ромочка, да... — Её попа дрожала, тело отозвалось — не так, как обычно, но ей было хорошо, и она прижималась к нему, отдаваясь. Он кончил — с дрожью, с тихим стоном, и его сперма выплеснулась в неё, горячая и густая. Она вздрогнула, её тело напряглось от удовольствия, хоть оргазма не было, и она легла на бок, её попа была влажной от крема и него.
— Ну как, внучек? — шепнула она, голос хриплый, но тёплый. — Понравилось мне так?
Он лёг рядом, его худощавое тело прижалось к её мягкому. — Да, бабуль, — сказал он тихо. — А тебе?
— Да, — призналась она, смущённо улыбнувшись. — Сначала боялась, но... хорошо. Маша молодец, что показала.
Роман стоял у порога бабушкиной квартиры, сердце колотилось от предвкушения. Завтра он уезжал в университет, и недели с Марией Петровной и Антониной Петровной перевернули его мир. Их уроки сделали его мужчиной, и он хотел завершить это ярко. Он постучал, дверь открылась, и Антонина Петровна встретила его в платье цвета выцветшей розы, её седые волосы падали на шею, грудь колыхалась.
— Ромочка, заходи, — сказала она, голос тёплый, с хрипотцой от предвкушения. — Маша здесь. Проведём тебя как следует.
Он вошёл, и его взгляд упал на Марию Петровну — она сидела за столом в сером платье, обтягивающем её полные бёдра и мягкий живот. Каштановые волосы с сединой блестели, глаза — глубокие, с морщинками — искрились. На столе стояла бутылка красного вина и три бокала, уже полные. Она подняла свой, улыбнувшись: — За нашего ученика, Ромочка. Чтоб не забыл нас.
Cудьбы слились воедино