обожгло горло, тепло разлилось по телу, снимая последние барьеры. Антонина Петровна подлила ещё, её руки дрожали, и она шепнула: — Ну что, Маша, начнём веселье?
Мария Петровна засмеялась, её голос дрогнул: — Тоня, ты первая, а я добавлю. Ночь длинная.
Комната наполнилась их смехом, дыханием, запахом вина и желания. Роман сел на диван, чувствуя, как их тела прижимаются к нему. Антонина Петровна стянула платье, обнажая себя: грудь, полная, с тёмными сосками, колыхалась; живот, с складками и пушком седых волос, дрожал; бёдра, широкие, манили. Она придвинулась, шепнув: — Ромочка, поцелуй меня тут, — и направила его голову к своей груди.
Его губы коснулись её соска — тёплого, твёрдого, — и она застонала, её седые волосы упали ему на лицо. — Да, внучек, вот так, — выдохнула она, руки сжали его плечи. Мария Петровна сбросила платье, её тело открылось: грудь, тяжёлая, с тёмными ореолами, колыхалась; живот, полный, дрожал; попа, большая, звала. Она подползла, шепнув: — А теперь меня, Ромочка. Покажи языком.
Он повернулся, лизнул её сосок, и она выдохнула: — Тоня, он нас балует. Её рука потянула его вниз, к вульве — влажной, с тёмными волосами и сединой. Он лизал её, чувствуя её вкус — солоноватый, живой, — и она стонала, её грудь дрожала. Антонина Петровна придвинулась: — Мой черёд, внучек. Её вульва — с редкими седыми волосами — была перед ним, и он лизнул, её стоны смешались с подругиными.
Винное тепло кружило голову, и он двигался между ними, их тела дрожали под его языком. Мария Петровна шепнула: — Хочу дальше, Ромочка. Она взяла крем — ромашковый, скользкий — и намазала попу, легла на бок, приподняв её. Он разделся, худощавое тело напряглось, член — твёрдый, горячий — вырвался. Он вошёл в неё сзади, крем облегчил путь, и она застонала — сначала от боли, потом от удовольствия, её попа дрожала, грудь колыхалась.
Антонина Петровна ласкала его спину, шепча: — Молодец, внучек, ублажай её. Он двигался, её стоны наполняли комнату, и он кончил — с дрожью, сперма выплеснулась в неё, горячая и густая. Она задрожала, её тело напряглось, и они рухнули на диван, тяжело дыша.
Они лежали, потные, вино стояло рядом. Мария Петровна гладила его грудь, её голос был хриплым: — Хороший ученик, Ромочка. Отдохнём? Антонина Петровна подлила вина, её грудь колыхнулась: — Это только начало, внучек. Ночь наша.
Они пили, смеялись, вино лилось на их кожу — он слизывал его с её живота, с её сосков. Антонина Петровна шепнула: — Маша, он нас двоих хочет. Давай ещё? Мария Петровна кивнула, её глаза блестели: — Хочу на его лице, Тоня. А ты бери его.
Антонина Петровна встала, её тело — полное, с седыми волосами — дрожало от желания. Она оседлала его, её бёдра сжали его талию, и она опустилась, её вульва приняла его — тёплую, скользкую. — Давай, внучек, двигайся, — сказала она, её голос дрожал, грудь подпрыгивала, живот колыхался. Он сжал её бёдра, чувствуя её тепло, и двигался под ней, её стоны — низкие, хриплые — наполнили комнату.
Мария Петровна встала над ним, её попа — большая, мягкая — оказалась над его лицом. — Лижи меня, Ромочка, — шепнула она, её голос был учительским, но пьяным. Она опустилась, её вульва — влажная, с тёмными волосами — прижалась к его губам, и он лизал, чувствуя её вкус, её дрожь. Её грудь колыхалась, волосы падали на лицо, и она стонала: — Да, вот так, мой мальчик.
Они двигались вместе — бабушка сверху, её бёдра шлёпали о
Роман в письмах 2