ленивое счастье... Странно, подумал Стасик, как быстро этот мужлан сумел переключиться на режим нежности... Впрочем, мысли его были путаны. "Это пиздец и надо поскорей уябывать" толкалась вместе с "Нормальные пацаны не кидают" и с "А классно у него сейчас получается". В конце концов две последних объединились и пинками прогнали первую. Стасик лег грудью на парапет и, прогнув поясницу, вытаращил попку.
Розенбом издал нечленораздельный звук, который можно было охарактеризовать как восторженное урчание.
— Хорошо попочке? - поинтересовался он, и Стасик услышал, как Розенбом сглотнул слюну, дернув поросшим седеющими волосами кадыком, - рука стерильная, ты не бойсь...
— Приятненько, - прожурчал Стасик, - а вам что, попы нравятся, да?..
— Нравятся? - хмыкнул Розенбом, - Да я охуеваю с них! Ты расслабь попусю, красавчик...
Стасик снова подивился, как моряк миксует в своей речи матерщину с нежнятиной и повиновался - расслабил свой защекотанный тугой розан, после чего палец Розенбома сумел проникнуть в Стасика на пол фаланги. Ощущение было необычным - сладким и пугающим.
— Ох блядь, - вырвалось у Розенбома, - тугенький ты мой...
Он осторожно стал проминать круговыми движениями вход в тоннель, ввинчиваясь внутрь по скользкому прохладному желе - Стасик почему-то подумал, что это малиновое, его любимое - он частенько покупал его себе и съедал сразу же, чтобы не оставлять в их общем с Серёгой холодильнике (тот не брал чужого, но поиздеваться над малышом-сладкоежкой мог бы, а Стасик этого не любил) и рефлекторно облизнулся.
— А если... - выдохнул он, чувствуя, как палец пробирается всё глубже и глубже, исследуя нежнейшие, тщательно промытые стеночки, - а если нас сейчас засекут... и вообще... всё так странно... ааах.
— До смерти засекут? - хохотнул Розенбом, вштырив наконец палец полностью - он уперся во что-то такое чувствительное, что Стасик вынужден был повторить свой ааах в более высокой тональности, - не бзди, красавчик, дядя Гера в обиду не даст, всё продумано...
Розенбомов палец блуждал наощупь, как вор рыщет в чужой квартире - не включая свет, чтобы не выдать себя, пытаясь найти самое ценное. Блуждал, пощекатывая, пока не нащупал в Стасике нечто, махонькую площадочку, малейший контакт с которой вдруг превратил капельки влаги, сочившиеся из упершего в стенку гульфика писюна в тоненькую, но непрерывную струйку. Стасик хватил воздуха ртом, да так и оставил рот открытым. Глаза его закатились, будто он попопытался увидеть, что за мысли сейчас шарятся в его мозгу. Мыслей не было, их успешно вытеснили ощущения. Стасику вдруг показалось, что тот пятачок, который нежнейше щупал Розенбом, то есть уже дядя Гера - это и есть настоящий Стасик, а вся его двадцатитрехлетняя смазливая тушка - лишь необходимое к нему дополнение.
— Нравится? - довольно хмыкнул Розенбом.
— Мамма, - прошелестел Стасик.
—... А карасей здесь никогда и не было, - раздался вдруг на спиной чужой пьяный голос, становясь всё громче, - только мелкий лещ и только на мотыля - это я вам, мужики, красным карандашом подчёркиваю!
Стасик вздрогнул и попытался отстраниться от моряка, но тот не позволил, уверенно держа палец в мгновенно сжавшемся отверстии.
— Ну, как ловится? - нараспев поинтересовался поддатый рыбачок, аккомпанируя себе многодневным перегаром, - Только не говорите, что рассчитывали на карасей, их тут, мужики, отродясь не было, вот зуб свой серебряный даю вам, сам доктор Зильберштейн в семьдесят восьмом году мне ставил!
В животе Стасика предательски заурчало.
— Рыба любит тишину, - с нажимом произнес Розенбом.
Любовь и Предательство