то порвут меня совсем!», ха-ха-ха! Визжал потом хуже целого стада свиней, когда я начала обрабатывать его жалкие шарики. Зато потом как шёлковый был: отдался тварям без тени колебаний. Они ему так живот яйцами раздули, что он ходить неделю не мог. Хотите, я вам кристалл памяти с записью покажу? Тот дурак в школе подмастерьем стал давно, вот я и храню материал... на всякий случай.
Охотница едва слышно подошла сзади, пока подруга болтала, и сграбастала, стоило той замолчать. После чего, помогая себе лицевыми щупальцами, оттянула голову вяло упирающейся магички и жадно расцеловала.
— Побереги запал, родная – нам ещё мальца катать и катать. – Сказала она сквозь поцелуи. – Разогрела я его.
Все пять пар глаз повернулись к пленнику. Пять голодных, полных недоброй похоти взглядов – хуже звериных, до костного мозга пробирающих. Калеб тотчас же дёрнулся в инстинктивной, панической попытке к бегству, но лишь скрипнул ремешками, рассаживая кожу. А стоило рогатым красоткам направиться к нему, щеголяя нагими прелестями, как силы покинули его, а тело охватила крупная дрожь. Не сводя расширенных от страха глаз, парализованный точно мышка перед удавом, он глядел на кавалькаду огромных членов, что покачивались всё ближе и ближе.
Они выстроились перед ним полукругом – так близко, что расстояние между его сведённым ужасом лицом и широкими, блестящими от капель предсемени залупами было всего пару шагов. Дренейки не торопились ни со словами, ни с делами – просто стояли, красуясь, позволяя его воображению нарисовать все страшные картины, на какое оно только было способно. Ужас и отчаяние юноши настаивались на этих образах, точно какой-то горячительный напиток в сельском погребе, а взгляд намертво приклеился к членам. Как завороженный, он следил за тем, как тяжёлые белёсые капли вытекали вниз из уретр и повисали на широком, бугристом краю головок, прежде чем шлёпнуться на пол.
— Взгляни хорошенько на нас – на наши члены. – Повелительно-вкрадчивым тоном сказала волшебница. – Изучи их, запомни форму. Очень скоро это поможет тебе.
Было ли то свойством её голоса или она применила какую-то магию тайком от него, но Калеб повиновался. Его взгляд, и до того прикованный к фаллосам дренеек, принялся изучать увиденное.
Так же, как отличались комплекцией сами дренейки, разнились и их члены. Над парой крупных яиц задорно загибалась к кончику, утончаясь и наливаясь тёмными оттенками, небесно-голубая каланча Изоры. Слегка провисающая под своим весом толстая лиловая мачта Оторвы, напротив, к кончику утолщалась, а её собственные крупные яички наливались тугостью в тени массивного органа. Толщина же болтавшейся между ног Мирры толстой колоды цвета платины была равномерной, но с середины и до тяжёлых, провисающих яиц, цвет гениталий постепенно менялся на серый. Ещё толще было серое бревно Стимулы, чей цвет резко менялся на более тёмный, почти угольный, ниже кольца препуция – настолько тяжёлое, что даже сильнейшему возбуждению было не по силам поднять его массу. Но даже такая громадина не могла загородить ту здоровенную пару тёмно-серых конских яиц, которая тяжело висела у её основания. И, наконец, член Кальдеры – чёрное чудище толще и длиннее остальных, с широчайшей головкой, слегка сужающейся серединой и толстенным, шире головки, основанием. Под ним в тугой мошонке наливались семенем два совершенно громадных яйца – как сама демоницы походила на зверя, по-звериному же выглядели и её гениталии, даже по сравнению с остальными.
— Ну что, дорогой, насмотрелся? – Голос, всё такой же вкрадчивый Изоры вывел его из транса.
Она качнула бёдрами, отчего с мясистой залупы сорвалась крупная капля предэякулята, приземлившись магу на щеку. Тот задрожал всем телом и попытался отстраниться от дренеек
Дмитрий