А на руку его легла самая приятная тяжесть, какую он когда-либо ощущал – тёплая и мягкая, она слегка обволакивала его, вбирала в себя, точно огромный ком тёплого, подходившего на печи теста. Калеб застыл, боясь пошевелиться, боясь разрушить казавшийся сном миг – или опозориться, оставив на штанах мокрое пятно своего вожделения.
И тут тепло легло ему и на другую руку. Малость поменьше и поплотнее, оно не столько обволакивало, сколько отталкивало парня – прямо в объятия того первого, мягкого, похожего на тесто тепла.
— Мирра права, дорогой, ведь сегодня твой особый день – можно сказать, второй день рождения. – Новый горячий шёпот, более напористый, проник теперь в другое ухо. Если шёпот жрицы опутывал внимание паутиной, этот тянул его на себя подобно уздечке, властно. – Тебе несказанно повезло повстречать нас: кто знает, что произошло бы в ином случае, верно? Так что почему бы нам всем не повеселиться, раз нам выпала такая прекрасная оказия?
Повинуясь заклинаниям небеснокожей, одна из винных бутылок взмыла вверх в синем сиянии и до краёв наполнила чашку парня. Тот, окружённый с двух сторону жаркими телами дренеек, боялся не то что пошевелиться – лишний вдох сделать или глаза поднять. Только и сумел, что уронить пьяный взгляд на камень, что по-прежнему лежал на столешнице.
Померкший, тот больше ничем не отличался от тех сапфиров, которыми магичка расплачивалась с хозяином. И смотреть на него больше совсем не тянуло – так, камень и камень. И чего он на него столько пялился?
Зажатый жаркими телами, согретый выпитым, молодой волшебник возжелал охладиться как никогда прежде. Но заклинание остужения не просто не сработало – оно будто рассыпалось, даже не начав действовать, будто колдовать пытался простой деревенский паренёк без намёка на магический дар. Температура вина не изменилась ни на долю градуса, но окончательно опьяневший горе-волшебник этого даже не заметил.
Ему уже не было дела до таких вещей. Жаркая и такая многообещающая плоть рогатых красоток сжимала его с двух сторон мягким, податливыми тисками. Сладкий напиток плескался в желудке и разливался теплом по венам, снимая бремя мыслей и делая голову легче пёрышка.
Взглядом, Калеб поймал блики в чаше – улыбнулся в ответ. То не свет, исходивший от сидящих рядом дренеек, отражался в алом зеркале вина – сама златозубая удача-госпожа сверкала улыбкой. Самой широкой, какую молодому волшебнику только доводилось видеть.
Да раздери его сразу пять эредаров! Это обещало быть самым крутым днём в его жизни!
И судя по всему, дренейки были с ним полностью согласны. Их руки пустились исследовать тело Калеба – сначала осторожные вылазки на его не слишком крепкие плечи, после – полноценные экспедиции на грудь и спину. Вокруг его плоского живота обвился сначала один хвост, потом другой, а ловкие руки торили дорогу все дальше – и ниже.
Ещё ниже. Стыд и вино – соседи негожие, неуживчивые, а вина в крови что юнца, что зажимавших его дренеек было хоть отбавляй. Рука волшебницы, протанцевав по его животу, изящно переступая кольца хвостов, достигла пояса – и с настойчивостью хорька нырнула под. Рванула сквозь подлесок негустой поросли волос, нашла свою стоявшую колом добычу и обвилась вокруг.
С лицом краснее кальдериного, зажмурившись, юноша испустил протяжный стон: рука волшебницы пришла в движение. Он бросил на небеснокожую красавицу взгляд, в котором металось слишком много мыслей, чтобы их можно было облечь словами с первой попытки.
— Тссс! – Шикнула она, поднося одно из щупалец ко рту в той же манере, в какой человек поднёс бы палец. – Не волнуйся – остальные слишком заняты вином. Нас побеспокоят только если мы сами
В такси. Ч.2. С малолетками