— ААААА!!! Не надо, прошу! Только не это! Вы же уже меня наказали! – Орал он, едва не срываясь на плач.
Из темноты повязки раздался другой голос - охотницы.
— Не стоило нам дерзить, малец. Ой не стоило! Тем ты заслужил новое наказание.
— Я больше не буду! Умоляю, уберите его! Уберите... Убе... ВАААААА!!! – Крик Калеба надломился плачем. Парень замотал головой, разбрызгивая слёзы.
По своему обыкновению, бойкая воровка вклинилась в разговор:
— Да не парься ты так! У него только чуткааа больше наших! Разок вдует – не заметишь!
Бывший парень, а ныне подстилка мужедев, хотел возразить – ему было что! Но вместо возражений он лишь промямлил что-то сопливо-невразумительное:
— Н-нееет... как можно... он же... он же... так нельзя... со зверьми нельзя...
Резкий всхрап заставил его испуганно умолкнуть, голый живот обдало горячим смрадным дыханием. Калеб буквально чувствовал, как похотливый, но совершенно лишённый разума взгляд скользит по его беззащитному телу. А затем, к его растущей панике, останавливается прямо на испуганно сжатом анальном кольце.
Дыхание коня обдало промежность Калеба горячим облаком. Большие мясистые ноздри с шумом втянули доносившийся от задницы запах мази. Теперь, к своему ужасу, маг понял, что это была за мазь – выделения течной кобылы. Для ведомого инстинктами зверя, что познавал мир прежде всего обонянием, этого было достаточно.
Раздалось довольное ржание, что-то большое переместилось вокруг и над ним, жалобно скрипнул притащенный недавно стол. Затем, на его пах и живот легло что-то огромное – и горячее, куда горячее тел дренеек. Воздух наполнило вонью прелого сена и навоза, и едким запахом конского пота – смрад, который останется отпечатанным в его памяти до тех пор, пока таковая будет существовать.
Маг завыл от ужаса перед неизбежным, немыслимым насилием. С трудом, но его гордость могла пережить принуждение со стороны дренеек – могучих, прекрасных дочерей древнего и гордого народа. Он бы мог сделать вид, что ничего не было, днём отводя от родных и друзей полные стыда глаза, а ночами пряча слёзы ночных кошмаров. Он бы придумал убедительную историю, почему его поведение вдруг резко изменилось. На худой конец, он бы выкинул все свои сбережение на конфиденциальный визит к магу-мозгоправу.
Но это? Быть покрытым против воли тупым грязным зверем, что даже не был способен на подлинную похоть и лишь искал дырку для ебли? Стать меньше, стать ниже животного, его безвольной игрушкой, не способной достучаться до отсутствующего разума насильника даже мольбой?
Чувствуя, как жеребец над ним двигается, скользя своим горячим органом всё ниже по его животу, Калеб уже не выл. Растеряв последние крупицы собственного достоинства и воли, он лишь протяжно, жалобно скулил.
А затем горячий член жеребца нашёл свою цель меж раздвинутых ног юноши. И чувства Калеба разорвались от чужой, звериной теплоты, заполнившей измученные потроха. Зверь овладел им.
А вместе со зверем, им овладело осознание. Содрогаясь, визжа и завывая от грубых толчков, безвольно трепыхаясь под вонючим телом, он вдруг понял одну вещь. Он больше не был молодым, подающим надежды волшебником. Не был сыном уважаемой купеческой фамилии. Он даже больше не был человеком. Его низвели до уровня игрушки для мастурбации, какой конезаводчики собирали сперму племенных жеребцов на расплод.
Такого унижения он просто не мог вынести. В полном отчаянии, какое не мог представить себе даже в самых страшных кошмарах, он зашёлся жутким, безумным воем. В этом звуке корчащийся в муках рассудок сквозь крики и всхлипы вытягивал единственную ноту, без слов умоляя своих мучительниц о милосердии – спасении или смерти, ему уже было всё равно. Мольбы, судя по довольным, понимающим улыбкам дренеек услышанные –
Сильное желание