стала люстрой, Мирра стала люстрой! – Затянула лиловая.
«Люстра» в ответ тихонько вздохнула, скрестила пальцы на немаленькой груди и дала волю светлой магии. Остальным даже зажмуриться пришлось – глаза её стали двумя фонарями, а вокруг голову возник сияющий нимб.
— Аз есмь люстра, податель света! – В торжественной манере произнесла жрица. – Повелеваю вам, сёстры мои, снять меня с этой проклятой балки!
Под дружные смешки всей пятёрки, Изора аккуратно сняла её магией. Вновь встав на ноги, платиновая обратилась к подругам.
— Благодарю. Но мы так и не добились ответа от малыша. Изора, не поможешь ещё раз?
Щелчок пальцев – и сковывающее тело Калеба заклинание начало меняться. Парень истошно заорал, срывая глотку.
— ААААААААААААА!!!
Магические оковы не просто менялись, а росли. Но не в длину или ширину, отнюдь – вглубь тела мага! Незримые тонкие иглы пробили кожу в тысяче мест, зазубриваясь, шевелясь, вспарывая нервные окончания. Боль была столь невероятно сильной, что взор его мигом затуманился, а мысли споткнулись и спутались.
Сознание уже покидало его, когда следом за Изорой колдовать стала Мирра. Тёплый саван её целительной магии обнял тело юноши, проник в каждую его частичку, в каждый нерв. Мысли его и ощущения стали бритвой из кристалла – ясными и острыми, отрезающими ломтики от рассудка. И сколь бы сильной не оказывалась боль, ясность не туманилась, а острота не притуплялась, обещая свести Калеба с ума.
Спустя пару секунд, показавшихся вечностью, боль ушла, оставив в голове звенящую чистоту. После такой боли мыслей не было, и в этом малом катарсисе юный волшебник, казалось, слышал идущую по жилам кровь, видел каждую трещинку на дереве пристройки, и осязал каждую на полу, и обонял весь коктейль из семени, пропитавший его. Всё было более чистым, ясным, острым, чем он когда-либо ощущал.
— Малыш, ты меня слышишь? – Раздался голос жрицы.
Он торопливо, опасливо кивнул. В прочистившейся голове всплыли слова дренеек, их обещания немыслимого. Их требования выбрать между ужасным и ещё более ужасным – и он не мог понять, какой из вариантов был хуже.
Страх начал возвращаться, прокладывать склизкую дорожку. В новообретённой чистоте мыслей он был стократ более сильный, стократ более навязчивый. Воображение начало раскручивать свой маховик, подпитывая это чувство. Навязчивые образы: вот его нанизывают на стальной крюк, избивая до состояния отбивной, отбивая потроха, ломая кости. Вот его удерживают магией, пока другое, огненное волшебство медленно превращает в жаркое его достоинство, что будет затем отделено от тела острым ножом и пропихнуто в его раскрытый рот. Вот он сидит в невыносимом зловонии помойной ямы, а тысячи мелких ртов медленно снимают с него плоть – и почти так же, связанный, причинным местом на муравейнике. А вот он стоит на четвереньках, в криках принимая огромное копыто в истекающую кровью задницу.
Калеб опять начал расклеиваться. Слёзы сбежали по щекам, мешаясь с проступившим потом, а дыхание снова помчалось брать рекорды скорости. Видя это, Стимула покачала головой.
— Так не пойдёт. Совсем не пойдёт! – Воскликнула она, всплеснув руками. – Совсем мальца застращали своими шуточками!
Шуточками? Парень взглянул на неё в полном непонимании.
— Ну ты чего буркалы вывалил? – Проворчала рогатая. – Думал, мы тебя вправду на крюк да копытом? Хотели бы, уже б подвесили да запихали. – А увидев, как лицо мага просветлело, поспешила уточнить: – Не торопись радоваться – наказать мы тебя накажем, но помягче.
Калеб обратно поник. Ничего хорошего от предложения дренейки он не ждал. Сама же дренейка осматривала его с ног до головы, задумчиво поглаживая свой пугающе-огромный
Вторник