– а Стимула от души по нему потопталась. И теперь подошва её широкого копыта была покрыта белёсой кашицей из грязи, семени и мочи, смрад и вид которой юнец не сумел бы описать.
Калеб сглотнул, закрыл глаза и вытянул язык навстречу дренейке. Памятуя обо всём, что уже сотворили с ним, а также что обещали и на что были способны, он в меру сил попытался «полюбезничать». Но затем его язык коснулся копыта...
Он вылетел из-под Стимулы стрелой. Перекатившись с невиданной для него стремительностью, маг встал на четвереньки. После чего принялся долго, надрывно выворачивать желудок.
Рядом кто-то смеялся, кто-то недовольно бурчал, обещая сто сорок кар и тридцать три несчастья. Но всё это пролетало мимо выворачиваемого наизнанку юнца – спазм за спазмом, его желудок освобождался от немногочисленного содержимого, от чего всё восприятие сжалось в точку этого мерзкого процесса. Семя дренеек вышло первым, но кроме него не было ничего, и Калеб продолжил содрогаться в пустой тошноте, отплёвывая смесь слюны и желудочных соков. Те обжигали пищевод и рот, с особенно сильными спазмами добираясь даже до носоглотки, где вызывали жжение и невыполнимое желание изнутри расчесать раздражённую плоть.
Даже этот поток в итоге иссяк, но юный волшебник так и продолжал дрожать от желудочных спазмов. Бессильный прекратить, бессильный встать, бессильный даже отвлечься и обратить внимание на недовольный голос рядом.
И легшее на голову копыто Стимулы оказалось полнейшей неожиданностью – и такой же полнейшей мерзостью. Одна сторона его лица легла в тёплую массу того, что изверг рот, другая оказалась погребена под не менее отвратительной грязью копыта. Не соображая, Калеб забился в панике и забил руками по дренейской ноге, пытаясь изо всех сил убраться подальше от всей этой гнуси. Желудок его при этом лишь сильнее забился в спазмах, будто агонизируя, чем лишь мешал этим попытками.
Так он и бился в луже собственных испражнений. Жалкий, задавленный, похожий на погибающего в силках лягушонка. И, как и предсказывала Оторва, делающий свежую лужу.
Рядом, Кальдера со злости двинула стену, оставив на брёвнах чёткий след кулака.
— Это не мужик, это пизда мужского пола – пиздец! Полный пиздец!
— Держи себя в руках, милая. – Жрица бросила на неё взгляд, заставивший эредарку унять ярость. – Он просто азеротский. Он просто худо скроен – и вовсе не полный! Нет причин для злости, мы много раз это проходили. Просто наслаждайся визгами и уютной попкой.
Воительница в ответ простонала что-то нечленораздельное и закрыла лицо рукой. Весь её вид – от яростно мечущего хвоста до подёргивающихся ушей и щупалец, от притопывающего копыта до сжимающихся кулаков и потяжелевшего дыхания – говорил о запредельной злости. Дай она ей волю сейчас, и Калеба бы ждал не садистский секс, а художественная деконструкция – и вовсе не того сорта, каким баловались в столичных театрах.
Рядом, зажмурившись, вполголоса бормотала Изора:
— Это не маг... У меня нет таких коллег... Мне это чудится... Это просто ряженный шарлатан...
— Ой, да лан вам! – Махнула рукой Оторва. – Жопа узкая, голос тонкий. Под пивко покатит, мля. Кста...
Умчавшись в куда-то в сторону, она вернулась с несколькими небольшими бутылками. Не будь пленник дренеек в таком ужасном состоянии, узнал бы продукт столичной пивоварни, которым нередко баловался сам.
Распределив пойло между подругами и раскупорив свою порцию, Оторва подняла её к потолку:
— Твоё здоровье, дохлик! – Произнесла она, тут же присасываясь к пиву.
— Наша забава! – Поддержала подругу Мирра, делая медленные глотки. – За его здоровьем я уж как-нибудь сама прослежу.
— И пусть этот напиток позволит мне забыть о том, что у нас тобой общая профессия. –
В первый раз