кабаньих движений, пожиралось охотницей со всё растущим аппетитом. Свиное чавканье, что раздавалось от её рта вперемешку со стонами, едва не перекрывало звуки ебли по соседству.
Спустя некоторое время, полное шумной работы ртом, счавкав солидную часть нагаженного, Стимула повернула к подруге подёрнутое страстью лицо.
— Что-ОХ?! Завид-УХ!-ешь? – Заговорила вдруг серая промеж свиных толчков. – Я ж зн-АХ!-ю тебя-АХ!
Изора скривила лицо в притворном недовольстве.
— Вот это номер – свиной комбайн по уборке малафьи по-всеобщи говорить научилась! – Воскликнула волшебница. – Кажется, кто-то нуждается в наставлении касательно своего места!
Снова щелчок пальцев, и стоны Стимулы приобрели повизгивающий характер. Теперь к смеси из сёрбающих, подхрюкивающих звуков примешались ещё и визги – образ хавроньи в загоне нарушал только серый цвет кожи.
Спиральный фаллос кабана-конструкта проделал те же метаморфозы, что не так давно продемонстрировал на Кальдере – да не только это. Член-штопор не просто покрылся шипами, притом обильнее, чем с краснокожей – он разросся и в ширину, и в длину. Теперь он вспучивал плоский живот охотницы совершенно гротескно, и не только под самую диафрагму, но и следуя тракту толстого кишечника куда-то глубже. Теперь он дважды менял направление с каждой фрикцией, пока каждый толчок не начал направлять кончик спиральки обратно, навстречу вепрю, доставая до перехода в тонкие кишки.
Несчастная задница же серокожей, терзаемая раздувшимся членом волшебного вепря, оказалась раздолбана. И до такой степени, что побывавшая в недрах Кальдеры бутылка могла просто провалиться внутрь колец штопороподобного фаллоса, да греметь внутри, толком не замечая стенок. Теперь то была пошло выглядящая и до треска раздвигаемых костей таза широкая дырень с мягким нутром напоказ, которое испускаемый членом волшебного зверя свет из розового перекрасил в синий, подсветив каждую влажную складочку. Так велико было видимое пространство, что в нём можно было поместить сложенный спальный мешок, а какое-нибудь лесное создание вполне могло там поселиться – оставалось загадкой, как таз серокожей ещё не сдался, треснув в сотне мест.
Но Стимула такая сверхстимуляция была нипочём. Она лишь сдавленно рассмеялась, не забывая сёрбать собственные остывшие выделения.
— Т-ЫХ! Щас с-АХ!-ма! На четв-ЕХ!-реньк-ИХ! Стать х-ОХ!-чешь! – Сказала серая сквозь удары вепря, голосом полным насмешки и вызова. – Чтоб в н-АХ!-возе да п-ОХ!-д скотиной!
— Всё не унимаешься, спермоуборщица? – Сказала Изора уже более серьёзным тоном. Кажется, она принимала брошенный подругой вызов. – Что же, ты не оставляешь мне выбора! Пора делать яиченку.
Стимула завизжала – тонко, по-свиному. Волею волшебницы, воздух вспыхнул двумя огоньками – ровно так, как она стращала Калеба. Но если к шарикам последнего те не приближались слишком близко – пока он сам по неуклюжести не упал на них – с тёмно-серыми шарами охотницы ситуация была совсем иной.
Калеб по-недоброму завороженно глядел на происходящее. Быть может, это пламя было холоднее. Быть может, какая-то магия либо неизвестные ему врождённые особенности дренеев хранило драгоценную плоть серокожей. Каким бы ни был правильный ответ, юноша был не в силах оторвать глаз от массивных яиц – те были буквально объяты язычками пламени. Зрелище, поднимающее в его душе все сорта страхов, какими мог быть наделен юный мужчина.
А вот что его разум просто отказывался обрабатывать, так это реакцию серокожей. Он видел, как пытались танцевать её бёдра, инстинктивно пытаясь спасти хранимое меж ними сокровище, и как тщетно вздувались мышцы, лишь сильнее насаживая тело на покрывавшие цепи шипы. Он видел все признаки создания, что испытывало сильную, вызывающую неконтролируемую, инстинктивную реакцию боль.
Но он также видел, как участилась капель предсемени, бившая по полу под толчками вепря. И как Стимула скребла языком уже почти чистую кожу софы с
Исповедь дрянного мальчишки. Часть 4.