под лысину забралось чёткое понимание, заглушившее и злость за украденные вещи с деньгами, и обиду на предателя-возницу. Если он не предложит что-то прямо сейчас, его прикончат — и это в лучшем случае.
— Я... Это... Я могу... — Начал он неуверенно. Взгляд трактирщика стал ещё тяжелее, заставив парня заторопиться. — Это не проблема, вот! Напишу отцу письмо в Антерп! Он пришлёт денег сколько скажите! Честно-честно!
Страхолюд нахмурился — насколько это читалось в его изуродованном лице — взвешивая все «за» и «против». Гомон вокруг затих, переродившись оживлёнными разговорами: вполголоса, многоликая, страшноликая толпа обсуждала, тоже взвешивала. По спине Калеба ползи капли холодного пота, сползали на холодную сталь ножа — взвешивалась, прекрасно понимал он, сама его доля.
Но чашу весов в итоге качнули не его слова и не недобрые желания сборища. Скрипнула дверь в трактир — подул ветер, густой от лесных запахов, погладил нагую кожу купечьего отпрыска прохладной рукой. Будто удача-госпожа коснулась его, улыбнувшись краем губ.
Толпа повернулась к дверям. За их плотными рядами раздался женский голос — сильный, уверенный в себе, но в то же время удивительно мелодичный, елейный, очаровывающий. Так похожий на людской, но в то же время чем-то неуловимо инаковый.
— Господа! Позвольте мне поинтересоваться о том, что же здесь всё-таки происходит?
И разом, всё напряжение и злость будто выдуло из трактира прочь.
I О нежданных встречах и укромных уголках
Все лица повернулись к вошедшей. Крепкие руки на плечах Калеба разжались, а впивавшийся в спину нож исчез, и не ожидавший такого парень плюхнулся пятой точкой на пол. Толпу будто подменили – злость в голосах сменилась чем-то другим, и даже плечи собравшихся напряглись как-то иначе, точно плечи учеником в школе, стоило кому-то из наставников пройти мимо. Про Калеба, деньги, Лилю, обиды все как будто забыли.
А голос, мелодичный, всё не умолкал. В нём гармонично сочеталась напористость и дипломатичность, что здорово напомнило манеру речи отца. Тот часто учил его, что в переговорах нужно находить баланс, уметь и давить, и уступать – и то, и другое в меру.
Эх, выдел бы сейчас отец, как его сын тут опростоволосился...
— Господа, судари, джентльмены! Какая же причина заставила вас неожиданно собраться здесь в столь ранний час? – Напористый голос будто в уши угрём, подчинял себе внимание точно удав, обвивающий добычу. – Опять переполох – а ведь солнце даже не успело как следует подняться, вся трава в росе! А ваши голоса были слышны за поворотом, у самого дома Карла.
Источник голоса приближался, и по мере приближения Калеб всё более отчётливо слышал цокот копыт. Затем, к первому голосу добавился второй, тоже сильный и напористый, но более глубокий и грубый – но несмотря на грубость, в нём без труда угадывалась женщина. Звучал он строго, почти непререкаемо, отдавая какой-то старой военной выправкой, будто говорил солдат-отставник, не до конца вытравивший служивые замашки.
— Ежели вам так неймётся, сходили бы со мной на охоту. Я тут намедни следов нашла на целый выводок гончих адских, в Каменном Яру. Токмо вы без меня не суйтесь, поберегитесь – а то знаю я вас, головы горячие. Будете потом лицом как Грэг – тоже по молодости большой был любитель сшибок. Кстати, Грэг-хозяин – нам бы вина. Дорога была – дрянь, после дождичка такого.
Трактирщик вдруг смутился, а холод в его глазах растаял. На миг, он показался Калебу другим таким же юнцом, которого распекает старый воспитатель, но наваждение слетело так же быстро, как появилось. Вот уже громила отпустил дочку, тут же исчезнувшую где-то в глубине двора, и заторопился за стойку, к