как бы, возможно, этого ни хотелось магу. Заклинание Мирры держало его плоть в полном, полном боли порядке – ни ранки, ни капли крови пролитой. Только полная острота чувств незадетых, полностью рабочих нервов – хуже, чем если бы мага просто порвали.
А затем громадный, распирающий мажье нутро конский фаллос неторопливо направился на выход. Сантиметр за сантиметром, с влажным звуком громадный член дренейки покидал людскую плоть, едва не выворачивая потроха и анус наизнанку. Калеб всхлипывал и взвизгивал, колечком сфинктера считая каждую пульсирующую жилку на члене – то был лишь самую малость менее болезненный процесс, чем проникновение.
Дренейка не вышла полностью. Так, подразнила, подцепив краешком залупы анус и слегка потянув наружу – достаточно, чтобы юноша заорал. Она снова взяла паузу, давая своей жертве получше понять, что случится дальше.
И жертва её это прекрасно понимала, а потому взмолилась хуже того гоблина из подворотни:
— Нет... Прошу, не надо! Ради всего святого! Всеми силами заклинаю... Я же погибну... Я не выдержу! Пощадите-ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!!!
Она вошла в свою завизжавшую жертву одним беспощадным, длинным и резким толчком. С влажным хлюпающим звуком втараниваясь в податливую плоть ещё глубже, чем прежде – чпокнув узеньким проходом, кольцо препуция проникло внутрь. А после с ещё более пошлым звуком вышло наружу.
Дренейка медленно наращивала темп. Её жертва, найдя второе дыхание и второй запас прочности голосовых связок, снова орала точно резанная. Калебу казалось, что вместо члена в него засунули раскалённый ворот, которым теперь взбивали и вытягивали кишки. Очень скоро, конское достоинство рогатой долбило его с такой скоростью, что влажное чавканье стало непрерывным, а терзаемые потроха и задняя дырочка буквально нагревались от трения.
Но даже к такому кое-как удалось адаптироваться. Крики иссякли, низ онемел от яростного сношения, и Калеб просто лежал на станке, сотрясаемый толчками дренейки – потный, заплаканный и совершенно лишённый сил. Лишь редкие вскрики да всхлипы срывались с его губ, а красные от слёз глаза невидяще смотрели в стену. Он просто ждал, когда же наконец дело придёт к естественной, унизительной развязке.
Вот только у его мучительницы были иные планы – она предпочитала крики относительной тишине. И крики она получила – не особо частые, но истошные – когда начала резко менять направление проникновений, вбиваясь в стенки кишок и натягивая их как парус. Особенно яростные тычки достигали плоского живота мага, чуть вспучивая его – нежная плоть оказывалась меж наковальней станка и молотом дренейского члена. А когда дренейке и этого показалось мало, она стала загонять член по самые яйца – к крикам добавились ритмичные шлепки двух мошонок.
Это «подарило» парню новые значения боли. Яйца мужедевы были под стать её фаллосу – два крупных и тугих яблока налитой семенем плоти. Тяжёлые, они не просто шлёпались по куда более скромным яичкам парня – лупили наотмашь. И юный волшебник выражал свои ощущения от такого единственным доступным способом – стал громче кричать.
Он не знал, сколько это продолжалось. Если ему и в начале этой страшной экзекуции сложно было время считать, то теперь... Секунды стали не минутами – часами, минуты же растянулись в бесконечность. А дренейка всё двигалась и двигалась – той малой части сознания мага, что кое-как оклемалась и вернула себе возможность осознания чего-либо, она казалась неутомимой машиной.
Но даже у машин есть пределы, а уж у страстных любовников – тем более. Движения в заднице мага приобрели частоту, которой позавидовал бы заяц, шлепки яиц слились в какофонию отбивающей мужественность боли, а затем...
Он понял, что значит унижение.
Парень замер с открытыми глазами, когда тёплая струя ударила в него, и чужая телесная жидкость стала
Импровизация