головки. Целью которой были не ягодицы, но то маленькое, испуганно сжавшееся колечко мышц, что скрывалось меж ними.
И затем – давление. Первый пробный тычок, ответом которому было жалобное всхлипывание и отчаянное сведение мышц, всеми силами старавшихся не пустить незваного гостя внутрь.
Отчаянное – и тщетное. Теперь, с растущим отчаянием и ужасом осознания неизбежного, Калеб по-настоящему понял, какими габаритами обладала его анонимная пока любовница. Молодой маг никогда не жаловался на размеры, считая свой умеренный член идеальным: достаточно крупный, чтобы достать куда надо, но недостаточно, чтобы сделать опыт болезненным для подруг. Но то, что пытались теперь в него пропихнуть, было по размерам ближе не к члену, но руке – никакой разогрев не помог бы принять такого монстра. И никакое сопротивление не могло остановить – он был попросту слишком большой, а обладавшая им дренейка – слишком сильной.
Хватка на боках парня окрепла, до боли – и до неё же выросло давление. Проминая широкой головкой не только ложбинку меж ягодиц, но и края самих мясистых холмиков, чужой член медленно преодолевал оборону мышц. Держаться было все сложнее, страшнее, больнее – сердце колотилось пичужкой в силках, а колечко мышц держалось из последних сил. Зубы Калеба скрежетали, тело дрожало от напряжения, покрываясь густым потом – это длилось всего минуту, но казалось часом.
То была самая долгая минута его жизни, но и она подошла к концу – как и силы его несчастной задницы.
И Калеб понял, что значит боль.
Когда чужая плоть вошла в него в первый раз, его глаза стали столь же широкими, сколь и проигравший схватку, растянувшийся анус. Ещё шире стал рот, и звук, с которым парень расстался с анальной девственностью, был оглушительным, истошным и пронзительным. Срывающим голосовые связки криком, лишённым какого-либо намёка на мужество:
— АААААААААААААААААААА!!!!!!
В его голове не осталось места мыслями, а из всех эмоций остался лишь ужас загнанного, раненного зверя. Страшная боль пронзила его снизу, превратив задний проход в сплошной очаг жутких ощущений – его будто посадили на раскалённый кол, порвав и опалив потроха. А затем дренейка начала двигаться дальше, и маг понял две вещи: во-первых, в него вошли самим только кончиком, мясистым краешком залупы прорвавшись за сфинктер. А во-вторых...
Боль только нарастала.
— АААААААИИИИИ!!! – Его голос сорвался на визг. – ИИИИИИИ!!!
Ощущения вышли за пределы того, что он был способен описать, в сто тысяч раз хуже его самых страшных ожиданий. Член рогатой расширялся к основанию, и каждый пройденный им миллиметр расширял несчастную задницу мага – и его определение боли. Глубже, потроха медленно набухали жаром чужой плоти, что двигалась всё дальше и дальше, пока давление на нежные стенки не стало невыносимым. Так, боль заняла новый, беспрестанно расширяющийся плацдарм в теле парня, посылая по его измученному разуму волны паники – сквозь боль, ему казалось, что потроха рвутся, грозя бесславной и мучительной гибелью.
Он не знал, как долго его беззащитное тело насаживали на мясной кол. Исчез всякий намёк на чувство времени – нестерпимое и нескончаемое проникновение слепило секунды и минуты в ком боли и животного ужаса. Когда дренейка остановилась, голос парня был безнадёжно сорван, а сам он даже не сразу понял, что страшное мясное бревно в потрохах перестало углубляться.
Рогатая не торопилась, дав ему возможность обвыкнуться – скорее жест садизма, чем милосердия. Зад горел огнём от проникновения, голосовые связки и лёгкие – от криков. А набухшие дренейским членом потроха мучались, безжалостно растянутые своей мясной начинкой. Казалось, одно неловкой движение насильницы – они порвутся вместе с кожей, вывалив наружу окровавленное конское достоинство.