Она не рычала, не ругалась, никак не обозначала свои чувства. Только глаза её горели – не буквально – неукротимой яростью. Яростью, достойной дочери Пылающего Легиона, от которой свернувшийся калачиком под стенкой Калеб сжался ещё сильнее и заскулил, зажмуриваясь. С такой яростью брали штурмом миры, истребляли народы и превращали зелень полей и лесов в окровавленный пепел.
А Оторве было по барабану. В железной, крадущей дыхание хватке подруги она вела себя так, будто её посадила на загривок старшая сестра. Весело болтала ногами, зыркала озорными глазищами да корчила весёлые рожицы – одним словом, отрывалась.
Вот теперь Кальдеры зарычала – и усилила хватку. У лиловой аж глаза на лоб полезли, будто железная лапа эредарки их выдавливала.
А затем она выдала такое, от чего ярость эредарская потухла.
— Жоще, ма! – Выпалила воровка.
Лицо её исказилось и стало фиолетовым, но не от нехватки кислорода, а от чистейшей похоти. Задёргав бёдрами, она и погасила ярость подруги – тугой белой струей, ударившей той в лицо.
Рука воительницы разжалась в тот же миг. Шлёпнувшись попой на пол, лиловая уселась как ни в чём ни бывало – раскинув ноги, уперевшись руками и глядя на подругу самым наглым взглядом на свете. Хер её при этом, полуопавший, задорно торчал меж раскинутых ног, а хвост сзади подметал пол.
— «Наши хвостики крючком, наши рыльца пятачком...» - Пробормотала Изора, разочарованно вздыхая. – Вы две друг друга стоите, свиньи!
«Свиньи» синхронно глянули на неё, затем друг на друга. Миг тишины сменился их хохотом – задорным и раскатистым. Воительница помогла воровке встать, схватила её за руки и наградила долгим, влажным и глубоким поцелуем – бугорок её языка был хорошо различим в глотке лиловой. А ведь гибкий длинный орган и не думал останавливаться, пробираясь глубже и глубже, шевелясь из стороны в сторону – делая внутри... что-то.
Наконец, вынув язык из подруги, Кальдера жадно облизнулась.
— Вот я и украла немного пойла обратно. – Сказала она, слизав затем семя подруги со своего лица. – С десертом.
Следом была новая порция смеха, к которой присоединились и остальные рогатые. Громче всех смеялась Мирра, хлопая в ладоши.
– Ну вы и непоседы! Чем больше смотрю на вас, тем больше понимаю, как до вас здесь было грустно. – Сказала она, отсмеявшись.
— А с нами стал луууучше. – Показала ей язык Оторва.
— Не могу не согласиться. – Поддержала её волшебница.
И только краснокожая силачка не стала тратить время на слова. Сграбастав воровку, она принялась тискать её и покрывать поцелуями – на что та то отвечала с такой охотой, будто хотела красную съесть, то принималась игриво вырываться, брыкаясь как безумная. Так страстны были их взаимные ласки, и так глубоко они в них погрузились, что не заметили, как разошедшаяся Оторва заехала Мирре копытом прямо по её здоровенной титьке.
Обе мужедевы замерли. Их старшая подруга с пугающей неторопливостью опустила взгляд вниз, к заколыхавшемуся как желе холму сладкой плоти. Затем так же медленно подняла его на сладкую парочку.
Теперь те прижимались друг к другу с заметным беспокойством, а их лица растянули виноватые улыбки.
— Знаете, мои милые. – Сказала платиновокожая мягко и спокойно, но вместе с тем как-то пугающе. – Если вам так не терпится себя чем-то занять, займитесь друг дружкой. Ротиками.
И этот голос, хоть и был мягок, содержал в себе повелительные нотки, которым её подруги повиновались – впрочем, не то чтобы она требовала от подруг чего-то неприятного или нежеланного. И это мягко скажем, потому что