ее, сделать своей куклой на пружинках. Может мстил за годы своей нерешительности... Он стал другим, злым и жестоким. После посещения помещика Степанова, ему как будто развязали глаза. Антон проклял свою любовь к Насте, узнав какой она была на самом деле, и женский пол не вызывал более трепета и чувств. Он смотрел на девушек, видя в них только теплые влажные дырки и мягкие сиськи.
— Выпей со мной!
— Нельзя мне барин! Ваш батюшка осерчает, а мне работать еще.
— Ничего, скажешься больной.
Ульяна промолчала.
— Иди сюда. — Антон распахнул халат, показывая ей свой вставший член.
Она покорно приблизилась и Антон усадив ее на колени, проник членом в ее теплое нутро. Ульяна ахнула.
— Что, нравится?
Ульяна не решаясь перечить, коротко кивнула. Она уже привыкла к издевательствам и давно не плакала от унижений и боли.
— Не слышу! — Антон повысил голос.
— Да, барин, очень нравится, век бы так сидела.
— То-то. Налей две.
Взял ее за грудь, и пока она наливала, помял в сласть ее мягкую плоть, щипая и покручивая затвердевшие сосочки.
Выпили. Антон занюхал Ульянкиными волосами и приказал повторить. Выпили по второй и сразу третьей. Ульянка заерзала на члене, знать раззадорила ее наливка. Но, Антон не торопился.
— Целуй мне ноги! — приказал Антон, желая еще больше унизить ненавистную ему девку.
Ульяна сползла на пол, с чмоканьем снявшись с барского члена, и неуверенно прикоснулась губами к подставленной ступне. Антон зло улыбаясь смотрел на ее грудь, и поглаживал мокрый от соков Ульянки, член.
— Эт-та что тут за представление?
В гостинную вошел неожиданно вернувшийся Андрей Федорович, отец Антона.
Ульянка метнулась к сарафану, и как мышь увернувшись от хлесткого удара стеком, который Андрей Федорович всегда брал с собой, исчезла за дверью.
Антон недовольно запахнул халат, исподлобь посмотрев на отца.
— Ты что творишь, сын? Мать покойница от такого беспутства, поди переворачивается. Мы же тебя воспитывали, как достойного человека! Во что ты превратился!
— Отец! Я уже взрослый! И делаю, что хочу!
— Ты живешь в моем доме, и будешь делать то, что я скажу. — С тихой яростью произнес Андрей Федорович и тяжело вздохнул. — А не нравится, — он перекрестился и показал стеком в красный угол на Николая Угодника, а потом на дверь. — Вот Бог, а вот порог!
Антон вскочил, и не сказав больше ни слова ушел к себе в спальню, не преминув громко хлопнуть дверью. Упал на кровать и задумался. Угрозы отца конечно дело серьезное, но, он до конца не верил, что родной отец может выгнать его из дома.
«Уеду ненадолго, пусть остынет, а там посмотрим».
Оделся потеплее и взял, все, что было — пятьдесят рублей ассигнациями, четыре красненьких и две синицы. Накинул шубу и зайдя в кладовую, стянул бутылку гасконского арманьяка, «для сугреву».
Вышел на двор, и пока выводил не распряженную с утра из двуколки Машку, слушал Ульянкины крики и стоны, доносившиеся из сарая. Секли ее горемычную по голой спине и пресильно. Насчитал пятнадцать ударов и сбился. Злорадно ухмыляясь выехал за ворота, и не заперев, хлестнул лошадку, направляя ее куда глаза глядят.
***
Егор Алексеевич взявшись за ум, приказал Глашке наливки на стол больше не ставить. Заперся у себя в кабинете и обложился ворохом бумаг.
— «...Барщинная запашка в этом году дала приличный доход. Так, дальше...».
Просмотрел выписку из прошлой ревизской сказки, посчитал убытки от умерших крестьян и вздохнул. Несколько лет еще платить за тех, кого давно предали земле. Отточил перышко, и взялся за написание прошения в опекунский совет, на получение кредита. Вдруг, его отвлекло чье-то пение, да такое чистое и сладкое, аж сердце защемило.
Эх Наташка