Антон молча завел ее в кладовую с мешками каких-то припасов, и закрыл дверь. Зло посмотрел на Ульянку красными от сна глазами, и грозно приказал:
— Поворачивайся! И задирай подол!
— Антон Андреевич, миленький! Да как же...
— Молчи! Еще хоть одно слово, выпорю!
Ульяна опустила глаза и повернулась к Антону спиной. Он, пожирая глазами ее стройное тело, нетерпеливо толкнул ее на мешки, и задрал сарафан, обнажив круглый и гладкий зад. Молочно-белая кожа светилась в полумраке кладовой, и Антон, почувствовав, что готов, спустил штаны, и пристроился к Ульянке сзади. Грубо, и не чувствуя боли стал вгонять член, пытаясь пробиться через сухую еще плоть. Ульяна заплакала и замычала от боли. Глухо, закусив рукав сорочки.
Отдолбив ее так несколько минут, Антон почувствовал, что Ульянкино естество начинает сдаваться, она потекла, и член теперь входил легко, с хлюпаньем. Он усилил толчки, стараясь войти по самый корень, совсем не думая об удовольствии. Ему был важен сам факт, что он, наконец, набрался смелости, и добрался до нее. И никто ему не указ.
Закрыл глаза и представил, как голая Настя стоит на четвереньках, а сзади нее ярится какой-то бородатый конюх. Ее большая грудь колышется от сильных толчков, и на лице неземное блаженство. Антон остановился, и крепко сжав Ульянкины бедра, слил в нее свое застоявшееся семя. Вытащил мокрый член и вытер о подол ее сарафана.
Ульяна тяжело осела на дощатый пол, закрыла лицо руками и горько зарыдала, без конца повторяя:
— За что? За что, барин? Госсс-по-ди!
— Расскажешь отцу, жизни не дам!
И вышел хлопнув дверью.
С тех пор Антон превратился в деспота, его стали сторониться все дворовые девки. Но это их не спасло, всех перещупал и спохабил, бывало и не одну за день. Кого там же в кладовой, кого в спальне. Марфу на кухне при всех оприходовал. Девки молчали, и старались не смотреть в их сторону, боясь, что барин на этом не остановится и примется за них. Марфа стойко вытерпела, ни разу не вскрикнув и не заплакав, спокойно оправилась, и продолжила рабрту. А попробуй возрази, кто его знает, что еще молодой барин может учудить.
Нерешительности и стеснения как отродясь не было. Иногда, сказавшись больным, просил родителей подать ужин в спальню, и чтоб непременно Ульянка служила. Он по примеру своего нового знакомца Егора Алексеевича, надевал халат на голое тело, и на время ужина загонял ее под стол, заставляя ублажать себя ртом и руками. Непременно сливал семя Ульянке в рот, заставлял глотать и вылизывать все дочиста. Потом внимательно осматривал, проглотила или нет. А иногда, ставил посреди комнаты голой, приказывая принимать какие-нибудь вычурные позы, и получал «эстетическое наслаждение».
***
На следующий день, в усадьбе Егора Алексеевича состоялись смотрины. Глашка завела на двор шестерых крестьян — пять баб и одного мужика. Они выстроились в линию у крыльца, положив на землю свои узелки с нехитрым скарбом. Вышел барин:
— Здорово, бабоньки!
— Здравствуй, кормилец! — поклонились все в разнобой.
Он подошел к дюжему чернобородому мужику и пожал его широкую лапищу.
— Как звать?
Хотя и так знал, что это Кузьма, мужиков в деревне было не много.
— Кузьмой кличут, барин.
— Добро, иди пока на конюшню, осмотрись.
Кузьма поклонился подхватив узелок, и степенно зашагал в сторону конюшен.
— Так-с, теперь с вами. — Он прошелся рядом со строем, поочередно оглядывая каждую. На одну затетеху взглянул мельком, больно толста и уродлива. На следующей, с выдающимися формами и озорным взглядом, задержался.
— Как зовут?
— Акулина, барин.
Егор Алексеевич хмыкнул, взял ее за грудь и пожамкал. Акулина захихикала. Заглянул ей в рот, проверив
Случай в спортклубе