яйцами, сильно приподняв при этом чуть напряженный от таких разговоров агрегат в сторону Оли с Мишкой. Надо сказать, что, избавившись от последней тряпки, в данных обстоятельствах я сразу почувствовал себя куда комфортабельнее.
Нинка, смеясь, сдернула импровизированный мной головной убор и звонко шлепнула меня по голой заднице, Мишка с Олей тоже смеялись в голос, а довольная моим спектаклем Катька, выскочив из-под маминого бока, подбежала ко мне и, обняв руками стойки забора по моим сторонам, уткнулась физиономией мне в ноги. Протянув руку, я положил ее девочке на спину и с удовольствием прижал нежное тельце к себе поплотнее, даже прикрыв на секунду от удовольствия глаза. А когда открыл их, увидел немного смущенно хихикающую Олю. Опустил глаза вниз и смутился тоже: Катька-то уткнулась физиономией между моих бедер, а вот мое хозяйство, считай, лежало у нее на голове. Засмеявшись, я, чуть отступив назад, осторожно, бочком провел девочку между планками забора на нашу территорию, подхватил на руки и закружил, приговаривая что-то ласковое. Через некоторое время детеныша с не меньшим удовольствием забрала у меня Нина, и я, наконец, смог посмотреть на Катиных родителей: они с легкой ревностью в глазах наблюдали, как мы возимся с малышкой, не выказывая, впрочем, никакого желания немедленно ее вернуть.
В общем, наш с соседями разговор в тот день на этом и закончился. Поскольку Катька обедала в этот день у нас, и спать ее после обеда уложили тоже мы. А вернули в родные пенаты, довольнющую и даже успевшую немного разбаловаться, только ближе к вечеру, тем же путем, что и забрали.
С тех пор Катька частенько бывала у нас, уже никого не спрашивая. Домой ее родители зазывали, подойдя к забору и покричав или, что было много реже, звоня нам по телефону или стукнувшись в аську. Ну, в самом деле, звонить по телефону в соседний дом? Спустя некоторое время мы с Мишкой и вовсе удалили одну из планок в заборе, оставив плющ на месте, и с тех пор и появление в нашем доме соседей, и наше у них появление без особых церемоний и в любой удобной по погоде и прочим обстоятельствам степени одетости стали нормой.
Ну а Нинке, естественно, вышла с тех пор полная амнистия касательно внешнего вида. В пределах наших двух усадьб, разумеется.
Понятно, что такая свобода в общении чревата неожиданностями. Зайдя как-то раз, как и обычно при распахнутой входной двери без стука, к соседям за Катькой, я обнаружил девочку мирно спящей в своей комнате. Пошел поискать ее родителей. И обнаружил их на кухне, дверь в которую тоже была нараспашку. Оля, головой ко входу, лежала грудью на столе, а Мишка, завернув халатик жены ей чуть не на голову, выгнувшись и закрыв глаза, нещадно драл ее сзади. Когда я сунул в кухню нос, дело как раз благополучно заканчивалось. Оля, сладостно выгибая спину, тихонько, чтобы не разбудить дочку, подвывала от удовольствия, Мишка так же тихо рычал, рывками натягивая бедра жены на себя.
Как и обычно в таких ситуациях, я на секунду растерялся и замер. Тут Мишка, закончив дергаться и рычать, открыл глаза, увидел меня, хмыкнул, спросил: «Катька что, спит?», и я неуверенно кивнул.
Вид у меня, наверное, был еще тот, Мишка хрипло засмеялся, отчего подняла голову от стола Оля, глянула на меня еще полусумасшедшими глазами, выпучила их и, засмеявшись тоже, уткнулась щекой в столешницу. Но тут же подняла голову:
— Ну, чего стоишь? А то вы по-другому это дело делаете, а? Иди, Катька встанет – я ее к вам пошлю... а я, может, Мишку еще
Сама напросилась. Часть 4