лапы и, выпустив жаркую воздушную струйку (что заставило Розенбома хехекнуть Стасику в ухо) вдруг резко расслабила натёртое кольцо. "Дырёшка сдалась" - с удовлетворением прокомментировал Розенбом и забурился туда аж двумя пальцами - от этого Стасик привстал на носочках, перебирая, как балерина, ногами и глотая ртом холодеющий воздух.
Хотя Стасик и пытался не выдать себя, из него всё же вырвалось тихое мычание - маммма-а-а или что-то вроде такого. Было ощущение, что не сам он произнес это слово - скорее мычание без спросу использовало возбужденное тело Стасика, чтобы прозвучать. Испугавшись, что их обнаружат, он попробовал отпрянуть от окна, но Розенбом не слишком-то хотел позволять ему совершать эти маневры и напряг крюк из пальцев, от чего по телу Стасика прокатились волны сладостного озноба.
Милена и ее кавалер, между тем, принялись сосаться под включенный им на мобиле приторный восточный музон - то слюняво поедая друг друга, то щекоча языки кончик о кончик. Иногда неяркий свет проезжающих в отдалении машин выхватывал их лица, и Стасик с Розенбомом видели, как горячели любовники, как его взгляд наполняется прожигающей девичье сердце наступательной презрительностью ("я ведь знаю, чего ты хочешь, сучка, я знаю, как с такими надо обходиться"), а ее - столь нетипичной для Милены-звезды податливой влюбленностью ("делай со мной, что хочешь, и не спрашивай разрешения").
— Вот какой ей нужен, - прошептал Стасик, смиренно подаваясь к Розенбому попкой.
— Бабы таких любят, особенно те, что с блядцой, - согласился Розенбом, не переставая исследовать шевелящимися пальцами стасиковы глубины.
— А с Захаркой этим, - спросил вдруг Стасик, всё же отступив на шаг от окна, - как у вас дальше всё развивалось? Вы его... трахали, да? Ему... ему нравилось это, да?
— Три года с ним кувыркались, и ведь никто не спалил, прикинь, - довольно ответил Розенбом, - ну, во всяком случае, виду точно не подал. Он не без опыта ведь был, сученыш, - его тренер в секции раньше пользовал, но не то, чтобы тренер этот его, невинного пацанчика, совратил, а как бы и сам он, думаю, был не прочь. Он из тех, кто служить хочет... - Розенбом, не переставая щекотать Стасика изнутри, стал задумчиво подбирать слова. - Для него ебля-то сама по себе не так важна была, как то, что его начальник дерёт. Сослуживцы, ровесники - эти все ему неинтересны были, хотя у нас статные морячки служили, а маслопуп один - так прям аленделон, и, кажется, тоже не против сунуть при случае в попку. Захарка мой всё время угодить норовил, пол в каюте только что языком не вылизывал, корму свою ненаглядную готовил перед случкой так, чтобы вся сияла, кремами её мазал - "Тащ старпом, всё чистенько, проверяйте!". Встанет рачком на койке, - Розенбом глубоко задышал, видимо, это воспоминание до сих пор волновало его, - приспустит штанцы, выпятит розовый задок, и таким голоском, блядь, щебечущим, спрашивает: "Вам ведь нравится? Я попу специально приседами качаю... А когда в прошлый раз вы уже на подходе были, а я стал дырочкой его обжимать - хорошо же было, правда?.." - рука Розенбома заходила активней, отчего Стасик стал еле слышно подвывать.
— Я поначалу-то думал, дурак, что он на меня как на мужика запал, - продолжал Розенбом, - Ты не подумай, что бахвалюсь, но в молодости с бабами проблем не было - штабелями укладывались...
— Вы и сейчас интересный мужчина, - пропищал сквозь вздохи Стасик.
— Спасибо, конечно, - произнес Розенбом с деланным равнодушием, однако Стасик почувствовал, что он, кажется, польщен, - но вообще
Мой палач.