принялась подыгрывать подругам, тотчас же обратившим на неё внимание. Вплетя в их ансамбль длинную и неожиданно радостную трель, она прервалась и сказала с улыбкой: - И о надежде, ёпта!
Калеб только и смог выдавить:
— Чё?..
— Ничё! Кокни меня, но я у мамки некультурная, ёпта, дура! Эт прост мне тут одна сука синяя всяким умным в башку насрала. – Сказала дренейка, мордашка которой вернулась под власть шкодливого ехидства. – Кста, бля! Вспомни говно...
Воздух вокруг дренеек и мага заплясал синими символами, и внезапная вспышка телепортации ослепила его. После, рядом хлестнул чей-то хвост, взвизгнула Оторва.
— Вот и оно! – Воскликнула волшебница, украв у подруги возможность закончить колкость. – Дорогой! Видеть тебя в столь добром здравии – настоящая услада для глаз, и не только!
Протерев глаза, волшебник дёрнулся от неожиданности – дренейки нависали прямо над ним, обступая полукругом. Оторва и Мирра были в своих привычных одеждах – жрица даже с посохом не рассталась – в то время как остальные оделись в лёгкий лён, по-домашнему: Изора предпочла платье до колен, а Стимула с Кальдерой – шорты и рубаху. Доспехи больше не скрывали тренированные тела, давая магу прекрасную возможность рассмотреть их.
В обеих дренейках-бойцах жила звериная сила. Охотница была матёрым волком, покрытым шрамами от когтей и клинков – поджарая, перевитая крепкими жилами, способная загонять добычу днями напролёт, она была и крепкой и, для своих немалых габаритов, лёгкой. Представить её крадущейся или несущейся меж деревьев было не просто легко – сложнее было представить её где-либо ещё, за пределами чащи. Татуировки покрывали её руки и плечи, и торчавший из-под рубахи подтянутый живот: дренейские символы и слова, и изображения вражьих черепов. Воительница, напротив, бугрилась стальными мышцами, походя на племенного быка или коня-тяжеловеса, а то и что-то более крупное и страшное, виденное Калебом лишь в зверинцах – лесного великана-йети или фурлболга из далёких калимдорских чащоб. В ней не было изящества подруги, а мускулы её не были скульптурным, подчёркнутыми – грубый массив плоти, привычный к самой тяжёлой и кровавой работе, живой таран.
И этому «тарану» явно понравилось, как беззастенчиво забывшийся парень разглядывал её могучий пресс.
— Ебать же господин Тонконравов нашёлся, ха! – Вполголоса произнесла демоница, осклабившись. – Слышь, серая, может ты ему прицел задаришь, который с того гнома сняла? А то сопляку плохо кубики видно.
— Хуй я ему задарю! – Отрезала охотница строго, вызвав у остальных улыбки, полные недоброго понимания. После чего помахала парню рукой, с нулевым результатом. – Эй, Изора, чевой-то с ним? Скажи что-то умное.
Магичка в ответ повела глазами.
— Как умру, не хороните... - Пробормотала она себе под нос. – Медицина, конечно, вотчина Мирры, но моих знаний хватает для заключения: налицо коморбидность острого спермотоксикоза и лёгкой умственной отсталости.
— Мля, и эт мы ещё в шмотках все. – Задумчиво протянула лиловая. – Вы смозгуйте его хлебало, когда мы штани спустим. Бля буду, у него моргалы встанут. По сорок золотеек сразу, ёпт.
И только Мирра молчала, разглядывая гостя-дурака. Лёгкая улыбка на её лице не была ни тёплой, ни доброжелательной.
— Малыш, прости что беспокою, но топить баню сквозь тебя несколько... неудобно.
— А, что? – Спохватился парень, замотав головой. Дерево перил, дерево навеса, дерево стен над каменной кладкой фундамента, тот странный деревянный домик в стороне и громада имения поодаль. Крыльцо бани, и он стоял прямо в дверях. – Ох, прошу меня простить... Я плохо переношу телепортацию... Да! Сбивает меня с толку.
— Не сомневаюсь... дорогой: «телепортация» имеет свойство оказывать порой пагубное воздействие на разум. – Сказала Изора, тщательно пряча
День Победы