ярко пахнуло клевером, но дождь качнулся и опять отдалился. Наталья поправила старомодную, клетчатую шаль Васильевны на своих плечах. Задумчиво и долго смотрела на горизонт:
— Я в детстве была страшно лопоухой, - наконец заговорила красавица. - И с Павлом, когда познакомились, я прической, как могла, скрывала этот свой недостаток.
А потом решилась, пошла и сделала операцию - мне скорректировали ушные раковины, но процедура оказалась неожиданно сложной, пошло воспаление: вся голова искромсана, лицо перекошено, и врач еще «утешил», говорит, если не удастся стабилизировать ситуацию, можешь на всю жизнь уродиной остаться. Слова не такие, но смысл этот. А мне 22 года, представляете мое состояние?
А тут Паша приходит проведать. Хотела спрятаться, не показываться ему, я ведь крокодил, крокодилом, и волосы собраны в шапочку, их не распустишь, ничего не спрячешь. А, думаю, чего уж, в общем, вышла.
Говорю ему: возможно, ничего не заживет, на весь свой век такой останусь. Он ушел, думала, навсегда, а он наутро приносит мой портрет - всю ночь писал. И столько в этом портрете любви и света, и ушки правильные у меня и красивые - в общем, красавица я, глаз не оторвать. А он мне говорит: знаешь, кто это? Это ты. И какой бы ты ни была, мне все равно, потому, что я знаю, какая ты. Эта картина, как зеркало, показывает тебя настоящую.
— Да, Пашка, если захочет, то нарисует. Он такой, - добродушно кашлянул Митрич и снова спросил:
— И ты это помнишь? Сейчас - то ты, вон какая раскрасавица!
— А такое разве можно забыть? И не надо нам от вас никакого наследства, сами все заработаем, вот только Паша чуть поправится. Мы ведь уже две картины его продали и новые заказы есть. Может, оно и к лучшему, что так все вышло, что его карьера в авиации завершилась, наконец займется своим любимым делом, ведь Павел — большой художник. И приехали мы к вам не за деньгами и богатствами вашими, а как к родным людям, нам просто сейчас надо немного любви и тепла... Ребеночка вот только очень хочется, - тихо добавила девушка, склоняя голову.
Пахло градом, мокрой травой, черные тучи стянулись в самый центр купола и сгрудились так плотно, что обнажили неширокую полоску неба над горизонтом, там оно было пронзительно - синим и сияло так радостно и ярко, что жутко захотелось жить.
— Ты, Наташа, это, прости меня, дурака старого, сам не знаю, что нашло. И, знай, мы все очень вас любим.
Все, что угодно ожидал Митрич от этой «легкомысленной девИцы", кроме такого умного и честного ответа.
Она накрыла пальцами его руку и благодарно сжала. Он поднял руку, поднес ее пальчики к лицу, дотронулся губами.
За обедом, где все домочадцы почему - то молчали, дружно стуча вилками, глава семейства попросил сноху попозже подняться к нему в кабинет. Он собрался предложить ей место главбуха. Он окончательно убедился, что тут необходим свой человек.
После трапезы отец предложил сыну включить компьютер в общей комнате, искал какие — то справки.
Пашка сидел в кресле перед монитором, Мирич стоял рядом, положив руку на высокую спинку кресла и сверху тоже всматривался в экран. Послышался стук каблуков. C другой стороны подошла Наталья, ее волосы теперь были убраны в богатую косу — колос, на девушке были красные туфли на шпильке и очень короткое, облегающее, светлое платье, которое, казалось, не одевало, а раздевало красотку, обнажая высокие, подкрученные бедра и полушария грудей в глубоком и широком декольте, как в корзинке.
Митрич тут же вспомнил «лунную дорожку».
Прелестница тоже пристроила ручку на спинку кресла, «нечаянно» попав
Девственность потеряна