— Раньше надо было думать, в Сомали этом твоем. Говорил я тебе, оставйся в селе, так нет же, ему, видите ли, надо было летать. Вот и долетался.
— Я что ли виноват.
— Тебе отхватили, значит, ты и виноват.
— Да чем, ну, чем я провинился?! - Психанул отпрыск.
— Человек сам хозяин своих бед. Где - то недодумал, где — то недоглядел. А может и на рожон попер, с тебя сбудется. Еще разобраться надо, что там у вас за «гуманитарная помощь» такая была.
— Если Наташка меня бросит, я не переживу, - как — то очень искренне сказал сын и доверчиво положил свою голову на плечо к отцу. Так и сошлись эти две головы на одном теле — лысеющая, седая голова отца и буйная шевелюра сына, которая не поредеет уже никогда. Отец, похожий на здоровенного вертикального жука, был значительно крупнее сына. Худенький Павлик и сейчас по сравнению с ним казался ребенком.
Митрич обнял Пашку за плечо, зарылся носом в его волосы, отцу казалось, что они пахнут так же, как в детстве сына - каким — то дешевеньким, приятным мылом и солнцем.
— Я, бывало, наклонюсь к тебе в колыбельку, а ты, хвать меня за усы, сам крошечный, а цепкий, как репей. Хохочешь, а голосок звонкий и ножками своими лупишь меня в грудь, а они крепенькие, как кулачки. И такой ты настырный и противный был, что кажется, взял бы тебя на руки, прижал к себе, да так бы и носил, всю жизнь, до смерти. - Со светлой улыбкой вспомнил отец.
Пашка поежился и всхлипнул, а отец продолжал:
— А то, слышишь, пустил я тебя с горы на велосипеде, а ты, бах, яйцами об раму. Ору было, я чуть не рехнулся, - щурился от счастливых картин отец. А сын вдруг отстранился и с укоризной поглядел на него. Родитель был поражен глубокой печалью его больших, темных глаз.
— Ну, то есть, я хотел сказать, что дюже бойкий ты был уже тогда, - виновато кхекнул «папаня» и отер кулаком усы, смекнув, что сболтнул лишнее. И тут же взбодрился:
— А что, это я виноват что — ли, что ты яйца свои с измальсва не берег, то об велосипед бил, то вот в Африке их оставил.
Мимо шла Наталья в длинном, светлом сарафане, в венке из полевых цветов, с розовыми очками, лежащими на прическе поверх венка.
Игривый ветер лепил тонкую ткань платья на стройное тело девушки, которое проступало четко своими крутыми, гранеными бедрами и пирамидами грудей.
— Мужчины, что вы тут жаритесь на солнце? Айда обедать. - Позвала она близких, щурясь от солнца и поправляя локон.
Родственники проводили это чудное видение взглядом, оба глубоко вздохнули:
— А то еще, помнишь Пашка, как ты на двери огонек нарисовал, а твой дядька Васька спьяну хотел от него прикурить?..
II.
С вечера Васильевна, супруга Митрича и мать Павла была сурова:
— Опять, кобелина старый, на Наташку губы расслюнил? - Прямо влепила она в лоб мужу, едва они уединились в своей спальне. Васильевна была женщиной суровой, но справедливой.
— В смысле? - Развел руками мужик.
— А то и «в смысле», возьму кастрюлю с кипящим борщем, надену на твою подлючую башку и завяжу снизу, как ушанку. Счас у нас один инвалид в доме, а то будет два. А то я не вижу, как ты вокруг молодки вытанцовываешь: Наташенька, вот тебе полотенечко, Наташенька, возьми тот кусочек, он самый вкусный. Гляди, вражина, тронешь ее - или из ружья тебя прямо убью или грибами отравлю.
Не стреляй. Часть 2. (10 из 21). Мы, Кирилл и Антон