несмотря на это, ясность мыслей – и ощущений! – была что твой хрусталь.
Он чувствовал каждую пульсацию вен её конской гордости. Чувствовал, как его заднее колечко рвётся и зарастает с каждым ударом дренейского сердца, посылая по телу огненные волны. Чувствовал – но мог только хрипеть и крепче обнимать собственную мучительницу, пытаясь найти хоть какую-то опору в жгучем море мучений. А та лишь улыбалась и даже баюкала свою жертву в насмешке над материнской заботой.
Вынимала она исключительно медленно, наслаждаясь каждым миллиметром тугих кишок и каждым всхлипом мага. Широкая залупа покинула его тело с пошлым хлопком, напоследок рванув болью анальное колечко, и большое платиновое достоинство дренейки вывались наружу. Обмякшее, они тяжело свисало между ног рогатой, блестя обильным слоем семени, а сверху на него слетали нечастые белые капли.
Задница мага, восстановленная целительной магией, оказалась туго захлопнута. И это добавило парню новых неудобств: живот, по-прежнему раздутый содержимым мирриных яиц, оказался переполненным. Прижатый к дренейке он булькал и перекатывался, полный боли и неописуемого дискомфорта, от чего парень кривил лицо – низ живота крутило в самом унизительном порыве.
— Чего ты стесняешься, малыш? – Прошептала ему на ухо жрица. И с силой прижала к себе.
Живот скрутило сильнейшим спазмом, до боли. И в помещении перед затаившими дыхание дренейками раздалось характерное мерзкое: «Пфффрт». Которое тут же сменилось отчётливым звуком барабанящих по полу капель.
Рогатые взорвались хохотом – одна Мирра в прежней тишине баюкала парня. А тот был бы рад сквозь землю провалиться, красный как рак. Аж глаза со стыда зажмурил, лишь бы их радостные рожи не видеть.
— Вот ведь какой засранец. Разве тебя в магической школе не учили дисциплине? – Уколола его магичка.
— Ничего, ничего! Раз не доучили – мы доучим! – Продолжила охотница.
— Сопляк! Как коня выдрессируем. – Зло сказала эредарка.
И только Мирра повременила с насмешками. Нежно поглаживая Калеба, она горячо шептала ему на ухо.
— Не слушай их, малыш. И не сдерживайся. – Наворковывала старшая дренейка. И вновь прижимала его к себе, сдавливая живот.
Вновь раздались мерзкие звуки. Из стиснутых глаз Калеба полились слёзы – было в этом что-то особенно унизительное и неправильное. Снизу под аккомпанемент пошлейшего пердежа обильными порциями выплёскивалось семя, марая пол и платину ног жрицы белыми разводами. А рогатые бестии лишь только гоготали и зубоскалали, наслаждаясь унижениями парня.
Калеба заставляли испражняться спермой не одну долгую, унизительную минуту, пока живот не сдулся окончательно. Покончив с этим издевательством, Мирра без особых церемоний уложила ослабевшего юнца на пол, в лужу её собственной остывающей спермы, да и была такова.
IV О работе ртом и редкостном свинстве
Калеба оставили валяться в луже спермы точно использованный презерватив. Забыв о нём, старшая дренейка принялась рыться в одном из шкафов, довольно виляя хвостом и покачивая своей шикарной попой, созерцать ритмичные движения которой у пущенного по кругу парня не осталось ни сил, ни желания. Пару минут она звенела чем-то на полках, после достав бутылку тёмного, украшенного эреданскими рунами стекла, зеленоватое содержимое которой, явно горячительной и недобро-волшебной природы, тут же освежило пять дренейских глоток.
— Хаааа! Настоящее эредарское пойло! – Довольно выдохнула краснокожая, плеснув себе в глотку алкогольной скверножижи. – Не чета местным помоям.
Кальдера достала ещё две бутылки и передала одну подругам. Вторую она без всяких зазрений совести принялась опустошать самолично.
— Да уж. Постарались твои сёстры, на славу постарались! – Согласилась охотница, пригубив горяченького и скривившись – шибало оно знатно. – Это чувствуешь, а местное питьё как вода пролетает.