румяное личико. Куда девалась в такие моменты её нерешительность? Она уцепилась за воротник моей рубашки, не настаивая явно на чём-то большем, но и не оставляя места намёкам.
— Мерильда... Мы ведь просто друзья.
— Я знаю... Но, наверное, у меня не бывает просто друзей. Может... друзья с привелегиями?
— И какие же привелегии тебе нужны? — спросил я, зная заранее ответ.
— Прошу тебя, засади мне. Трахни меня.
Она коснулась моего лба своим, горячим дыханием обжигая мне лицо, её руки продолжали крепко стискивать мою рубашку, словно отказывались меня отпускать.
— Это ненормально, — отвечал я, тем не менее расстёгивая в это же время её худи. — Так нельзя. Тебе нужно сдерживать себя. Пить какие-нибудь таблетки.
— Я пыталась сдерживаться. Но соблазн всегда сильнее. И несколько лет просто дрочить самой себе в туалете страшно приедается.
Девушка поцеловала меня. Если у неё ещё не хватало опыта и уверенности (в конце концов, она же не целовалась на постоянной основе с парнями и девушками), Мерильда восполнила их страстью и пылкостью.
И когда она села своим приятным весом сверху на мои колени, я уже точно не мог думать больше ни о чём, кроме её трусиков, которые тёрлись медленно о мои джинсы.
С Мерильдой никогда не шло даже речи об умеренности. Она почти сразу засунула мне в рот язык и стала требовательно искать там мой. Я ответил на её напористость и коснулся в ответ её языка. Девушка тут же стала исследовать мой, будто бы это был глоток воды, а она — страждущей в пустыне. Не прошло и минуты, а мы побывали, наверное, в каждом закоулке друг у друга во рту.
Я расстегнул её бюстгальтер, и Мерильда с готовностью выгнулась мне навстречу стройным станом, положив руки мне на плечи. Её тело было горячим, — наверное, из-за всех её влажных мечтаний о мальчиках и девочках, — грудь небольшой, но заметной. Я коснулся кончиком пальца одного из нежных «пиков», и она, как обычно, отреагировала крайне чутко, вздрагивая всем телом от возбуждения. Её соски быстро затвердели.
Член Мерильды тыкал меня в живот, такой длинный, что мешал даже прижаться к ней ближе. Я снова ощутил явственный аромат спермы, животный, грязный. Это не было запахом моего члена.
Она стала раздевать и меня, чуть более решительно, чем я её, расстёгивая пуговицы одну за другой. Её собственные руки тоже стали двигаться вдоль моей груди, нежно, как пёрышко, касаясь кожи. Она облизывалась и смотрела только туда, вниз, как собака на косточку.
Я вдруг почувствовал примерно то же, что чувствуют женщины, протестующие против «объективизации».
— Ты даже не скрываешь, что хочешь моё тело больше, чем всякую там дружбу.
Мерильда стиснула губы, усилием оторвав взгляд от рельефа моих мышц и взглянув мне в глаза.
— Это не так. Вернее, не всегда так. Но прямо сейчас...
Не договорив, она стала срывать с меня одежду дальше, и я тоже расстегнул её юбку, сдёргивая с неё трусы.
«Персик» Мерильды показался на удивление невинным по сравнению с тем, что я уже успел увидеть у неё чуть раньше.
Я коснулся её лобка, потом раздвинул её киску двумя пальцами, глядя на розовые, как у розы, лепестки. Я прильнул к «устрице» губами, пробуя её на вкус. Та встретила меня жаром и влагой, которые больше любых слов говорили о том, как же она этого хотела.
Мерильда не слишком стеснялась лапать саму себя за грудь, пока ей делали приятно, сжимая пальцами мягкие холмики с силой, с какой не решился бы их стискивать даже я сам.
Мы так и не успели снять с неё кеды, поэтому каждый раз, когда
Моника и ее собаки