не понял, что это была первая ловушка. Наутро он нашёл ту самую свечу разбитой о кафель в ванной — воск смешался с осколками, образуя абстрактную картину.
Кульминацией стал ужин в ресторане, куда Алексей привёл её, чтобы «вернуть романтику». Катя надела платье, которое он когда-то назвал «слишком простым», и заказала стейк с кровью — блюдо, которое всегда ненавидела. «Ты меняешься», — заметил он, наблюдая, как она разрезает мясо, оставляя алые подтёки на тарелке. «Нет, — улыбнулась она, впервые за годы глядя ему в глаза без привычной опущенной головы. — Я просто начала видеть меню целиком». Он рассмеялся, приняв это за шутку, но её взгляд скользнул за его спину — к столику, где сидела его ассистентка с подругой. Катя аккуратно вытерла губы салфеткой, оставив на ней след помады, похожий на отпечаток пальца.
Перед сном она взяла его руку и приложила к своему горлу. «Чувствуешь, как бьётся? — спросила она, и пульс под её кожей напоминал крыло пойманной птицы. — Интересно, ты услышишь, когда оно остановится». Алексей счёл это игрой, новым флиртом, но когда он потянулся к ней, она отвернулась к стене, замершая в позе, которая стала ей привычной за эти годы. В ту ночь ему приснилось, что он тонет в море, а Катя стоит на берегу, считая волны. Проснувшись, он обнаружил её на кухне — она резала яблоки идеальными дольками, а на столе лежала открытая книга по психологии власти. «Для университета», — пояснила она, но Алексей не спросил, какой именно курс она изучает.
Той осенью их спальня стала напоминать сцену после спектакля, где актёры забыли убрать декорации. Постельное бельё — шёлк цвета увядшего пиона — мялось, но уже не пахло её духами. Алексей ловил себя на том, что считает секунды между прикосновениями. Всё стало предсказуемым, как расписание поездов: его рука на её талии в 22:00, её беззвучный вздох, щелчок выключателя.
Однажды, когда дождь стучал в окно монотонным ритмом метронома, Катя не отвернулась к стене, как обычно. Она лежала на спине, глядя в потолок, где блик от уличного фонаря рисовал расплывчатый круг. Её пальцы медленно водили по простыне, будто чертя невидимые диаграммы. Алексей, привыкший к её пассивности, вдруг ощутил неловкость — словно он нарушал границы чуждого ему пространства.
Он попытался поцеловать её в шею, но она слегка наклонила голову, и его губы коснулись холодной цепочки от подвески, которую он подарил на прошлый Новый год. «Ты не снимаешь её даже ночью?» — пробормотал он, и вопрос повис в воздухе, как паутина. Катя не ответила. Её руки лежали вдоль тела, ладонями вверх — жест, который раньше он читал как покорность, а теперь видел в нём что-то похожее на капитуляцию.
Когда он накрыл её телом, она закрыла глаза, но не зажмурилась. Ресницы дрожали, как стрелки сломанного компаса. Алексей ждал хоть какого-то звука — стона, шепота, даже плача. Но слышал только тиканье своих часов на тумбочке, отсчитывающих время до конца этого ритуала. Её кожа под его пальцами казалась восковой, лишённой тепла, будто она уже давно превратилась в куклу из его коллекции.
После, когда он вышел в душ, Катя осталась лежать в той же позе. Через полуоткрытую дверь он видел, как луч света режет темноту, падая ровно на её левую ладонь. Пальцы медленно сжались в кулак, потом разжались — жест, напоминающий работу сердца. Когда он вернулся, она уже стояла у окна, закутавшись в халат, и смотрела на пустынную улицу. «Ты всё ещё хочешь меня?» — неожиданно спросила она, не оборачиваясь. Алексей, вытирая волосы полотенцем, фыркнул:
Тогда я узнала всю прелесть секса