снова почувствую, как в пацанской попке сладко подчавкивает, как вспомню всё, что с Захаркой вытворяли - так на этой волне потом как зверь её ебу. И заметь, безо всяких измен!
Стасик вдруг почувствовал, как сильно похолодало. Между тем Розенбом достал мобильник и, потыкав в него своими толстыми пальцами, перевел оставшуюся часть гонорара. Стасиков телефон тренькнул.
— Ну что, в расчете? За курткой завтра курьера пришлю, я бы сейчас забрал, да тебе прохладно будет домой добираться. О-ох, ссать охота - еле терпел, пока тебя у ресторанчика ублажал, - Розенбом расстегнул ширинку и вывалил из нее свой всё еще не вполне успокоившийся прибор.
— Я не просил меня "ублажать", - обиженно произнес Стасик, не сводя глаз с посверкивающего в темноте влажной головкой хуя.
— А я не всегда разрешения спрашиваю, - нахально произнес моряк и широко расставил ноги, готовясь отливать.
Стасик сделал шаг и неожиданно взял в руку горячий розенбомов дрын.
— Понравился, да? - глумливо произнес Розенбом, - быстро ты осваиваешься! Ну подержи, подержи дядигериного удавчика. А дядя пока поссыт...
— Тогда я тоже не спрашиваю, - твердо сказал Стасик и, несколько неловко обхватив крайнюю плоть, стал быстро надрачивать.
— Ты чего делаешь, петушонок? - прохрипел моряк, - Совсем берега попутал? Я тебе команды не давал!..
Стасик со злорадством в глазах продолжал.
— Охуел, юнга? - Розенбом резко пнул Стасика, тот поскользнулся на влажных листьях, упал на колени, но член не выпустил и, утвердившись в новой позиции, продолжал водить кулачком по длинному стволу.
— Ты блядь... ах ты шлюшонок мстительный, - понял всё Розенбом, - хочешь дядигериной кончи, да?
Стасик деловито кивнул.
— Тогда открывай ротан, пидар, - прохрипел Розенбом и обреченно выдал долгую густую струю прямо в мордашку Стасика.
* * *
Несколько дней после случившегося Стасика познабливало. Он вздрагивал на каждый звонок, на каждое звяканье пришедшего сообщения. Он ждал разоблачения.
В институте он передвигался по стеночке, ни с кем особо не общался, лишь тихонько раздал долги и всё присматривался - узнали ли однокурсники про его стыдное приключение, не о нем ли они шушукаются, тут же умолкая, когда он заходит в аудиторию. Иногда ему казалось, что об этом знают абсолютно все и все теперь в сговоре против него, а не подают вида то ли от брезгливости, то ли дожидаясь случая, когда можно будет поиздеваться над ним пожестче. Как-то раз, пройдя по коридору и услышав за спиной раскатистый хохот, Стасик забежал в туалет, и, запершись в грязноватой кабинке, минут пять приводил себя в чувство - тер виски, успокаивал дыхалку - нервы его стали ни к черту. Однако со временем он пришел к выводу, что просто накручивает себя. Милена в институте не появлялась - её подруга сказала Стасику, что она, кажется, укатила на пару недель в Турцию. Да и что, собственно, увидели тогда в темноте Милена и её джигит? Даже если эта тема когда-нибудь и всплывет, Стасик решил, что будет отрицать все непристойные объяснения - скажет, что был нетрезв и плохо себя почувствовал - и пусть они попробуют что-то доказать, ну это даже смешно.
Каждый вечер, чтобы отогнать дурацкие мысли, Стасик занимался спортом - тягал гантельки у себя в комнате под ритмичный музон, особое внимание уделяя приседам - после каждого подхода он подходил к трюмо и, повернувшись боком, обхватывал побаливающие булки ладонями. Дырочка ныла лишь первые пару дней, Стасик перед сном мазал её заживляющим кремом и к концу недели она снова стянулась в тугой узелок, прикосновения к которому, впрочем, доставляли Стасику труднообъяснимое наслаждение.
Любимый Новый Год