— Какая разница, пусть он просто ворчит и машет своей толстой ручонкой. Я хуже, чем заключенный, я его рабыня. Я его солистка в гостиной, которую приглашают развлекать его и его гостей по первому требованию. Я его шлюха, заигрывающая с тем, кого он сочтет достойным переспать со мной в данный момент. Даже у заключенного есть права, я всего лишь тело и рот. — закричала Даниэль, швырнув свой стакан в стену. Я видел, как вспыхнули бриллианты на ее ошейнике, когда она попыталась подавить свой звуковой крик. Она упала, всхлипывая, закрыв лицо руками.
— Уходи, пожалуйста, просто оставьте меня в покое. — сказала Даниэль, всхлипывая.
Я встал и подошел к ней, успокаивающе положив руку ей на плечо. Я не проникал в ее мысли, я не думал, что мне еще придется это делать. Давай посмотрим правде в глаза.
— Даниэль, что, если бы я мог все это исправить? Я не могу вытащить тебя отсюда, но я могу сделать твое пребывание здесь лучше.
Она посмотрела на меня красными и опухшими от слез глазами.
— Не лги мне, — тихо сказала она.
— Я не лгу. Это большая работа, и ты нам нужна. Мы с Тиной, вероятно, сможем убедить Дэна, что цена за это — то, что ты действуешь по собственному желанию, а не по требованию, и тебе не нужно «развлекать» тех, кого ты не хочешь. — сказал я ободряюще.
Даниэль напряглась под моей рукой, вытирая слезы с глаз.
— Ты хочешь сказать, что, если я буду играть в их маленькую игру, со мной не будут обращаться как с рабыней? Большое спасибо.
Я сел рядом с ней, она отодвинулась, чтобы не прикасаться ко мне.
— Я имею в виду, что на данный момент ты застряла здесь. Почему бы не извлечь из этого максимум пользы? Кого, кроме себя, ты наказываешь, оставаясь здесь? За тобой не стоит движение «Свободу Грейс фон Мехам».
Она фыркнула, но затем сухо ответила:
— Позолоченная клетка — это все равно клетка.
— Тогда как насчет того, чтобы перейти на «минимальную охрану»?
Я коснулся ее руки и проник в ее сознание.
Я был в ночном клубе, в том самом, где Грейс впервые представила меня ей накануне того, как я ее похитил, но он определенно знавал лучшие времена. Половина ламп была выключена, а остальные горели слишком ярко, создавая беспорядочный яркий свет и зловещие тени. Мебель была поцарапана и порвана, а в воздухе стоял затхлый запах плесени. На сцене, под ярким белым светом прожекторов, Даниэль пела хриплым, потрескивающим голосом, обращаясь к пустому залу.
Я подошел к ней, или, по крайней мере, к ее воображаемому образу. Она была старой, ее волосы были выкрашены некачественной краской. Кожа на лице обвисла, а испачканное и рваное коктейльное платье болталось на ее изможденной фигуре. В одной руке у нее тлела сигарета, а в другой она держала стакан, наполовину наполненный дешевой выпивкой.
— Привет, незнакомец, — прохрипела она. — Давненько я тебя здесь не видела.
— Так вот что ты теперь о себе думаешь, не так ли? Конченой старухой, выступающей в пустом зале?
— Вот какой ты меня сделал, — прорычала Даниэль в ответ. — Дешевой шлюхой, пытающейся выжить на крохи своих талантов.
— Нет, это ты сделала себя такой. Остальные в таком же положении и не предаются жалости к себе, как сейчас. — я оттолкнул ее, и она фыркнула, а затем начала кашлять.
— Какая разница, что я думаю. Это ничего не изменит. — печально произнесла Даниэль.
Я взмахнул рукой и придал ночному клубу новый облик, который запомнился мне
Бабьи Ссаки