Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, но запах её духов всё ещё стоял в ноздрях. Тяжёлый, густой, как будто пропитавший меня насквозь.
"Ты моешь пол в этом фартуке, потому что я так сказала"
Голос Марины Сергеевны звенел в голове, как колокольчик сумасшедшего.
Я вцепился пальцами в простыню.
"Нет. Нет. Нет"
Но тело помнило.
Помнило, как её пальцы входили в меня. Как Лена сжала мои волосы в кулаке. Как этот чёртов страпон...
Я резко перевернулся на спину, стиснув зубы.
"Это не я. Это не мог быть я"
Но член предательски напрягся, будто издеваясь над моим отчаянием.
Я схватил его, сжал до боли — не для удовольствия, а чтобы наказать. Чтобы доказать себе, что всё ещё контролирую хоть что-то.
Но пальцы скользнули по влажной головке, и я застонал.
"Сука"
Я кончил почти сразу — быстро, грязно, со стыдом.
И тут же замер.
Дверь в спальню скрипнула.
— Андрюша?
Ленин голос. Тихий, будто она боится меня разбудить.
Я не ответил. Притворился спящим.
Она подошла ближе. Я чувствовал её взгляд на своей спине.
— Я знаю, что ты не спишь.
Молчание.
Потом её рука легла на моё плечо.
Я дёрнулся, как от удара.
— Не трогай меня.
Голос хриплый, чужим.
Лена вздохнула.
— Ты злишься.
— Нет, просто внезапно осознал, что моя жена помогает своей матери трахать меня в жопу! — я резко сел, отбрасывая её руку. — Какая, блять, неожиданность!
Её глаза расширились. Но не от обиды — скорее, от какого-то странного любопытства.
— Ты кончил.
— Что?
— Только что. Я слышала.
Кровь ударила в лицо.
— Ты... Ты подслушивала?!
Лена опустила глаза.
— Мама сказала, что ты будешь так делать.
Я застыл.
—.. .Что?
— Она сказала: "Он будет ненавидеть себя, но его тело уже другое. Оно запомнило".
Я вскочил с кровати, голый, всё ещё липкий от своей же спермы.
— Вы с ума сошли! Вы обе! Это... Это извращение!
Лена смотрела на меня снизу вверх, не шевелясь.
— Тебе понравилось.
— НЕТ!
— Тогда почему ты кончил?
Я замахнулся.
Рука застыла в воздухе.
Лена даже не моргнула.
— Бей, — прошептала она. — Если это сделает тебя мужчиной, но вряд ли это тебе поможет.
Я дрожал.
Потом опустил руку.
— Я ненавижу вас.
Лена встала, поправила халатик.
— Мама ждёт тебя к завтраку. В фартуке.
— Я не...
— Она сказала, что если ты откажешься, — Лена сделала паузу, — то я не должна прикасаться к тебе. Совсем.
Я засмеялся.
— И что, это угроза?
Лена повернулась к двери.
— Для тебя — да.
Она вышла.
Я остался один.
С кулаками, сжатыми до боли.
С телом, которое предало меня.
Я застыл, впиваясь взглядом в зеркало. Тот человек за стеклом смотрел на меня безумными глазами, уголки его губ дрожали, словно пытаясь сложиться в улыбку. Мое дыхание стало неровным, прерывистым, как у загнанного зверя.
Всплывающие в памяти образы обжигали сознание. Я чувствовал, как по спине растекается липкий стыд, тяжелый и сладкий одновременно. Тело мое помнило все - резкую боль первого проникновения, нестерпимое жжение, когда меня буквально разрывали на части. Но потом... Потом приходило странное оцепенение, когда мышцы неожиданно расслаблялись, предательски подчиняясь чужой воле.
Я сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Но даже эта боль не могла заглушить другое ощущение - тупое, навязчивое тепло, медленно поднимающееся из глубины живота. Мозг упрямо прокручивал картинки: ее цепкие пальцы, впивающиеся в мои бедра, холодный блеск страпона, мой собственный стон, когда она вошла до конца...
В зеркале человек прикусил губу. Его - мой - зрачки расширились. Я поднес дрожащую руку к холодному стеклу, касаясь собственного отражения.
"Кто ты?" - прошептали мои губы.
Но ответа не последовало. Только тихий трепет где-то внизу живота, предательская пульсация, против которой я был бессилен. И страшное, невыносимое знание, пробивающееся сквозь пелену стыда и отвращения:
Проездом у тётки