нашем разводе... да, я собирался сделать это рано или поздно, но... но я так и не смог, - признался я, отводя взгляд и чувствуя, что и на мои глаза наворачиваются слёзы.
Смахнув их тыльной стороной ладони, я сделал глубокий вдох и продолжил.
— Когда ты уехала, я поехал к ним на следующие выходные, чтобы поговорить о том, что случилось между нами, с глазу на глаз. Когда я добрался туда, то обнаружил, насколько плохим стало мамино состояние. Папа и раньше рассказывал мне, какой она иногда была забывчивой, но с тех пор, как я в последний раз видел их на позапрошлое Рождество, её состояние серьёзно ухудшилось. Ты, очевидно, никогда не знала об этом, потому что ни разу за три последних года не смогла поехать со мной к ним, когда я брал туда детей.
Я не смог удержаться от того, чтобы прямо не намекнуть на те "веские причины", которые, как мы теперь оба хорошо знали, каждый раз мешали Мири сопровождать меня и детей.
— Из-за болезни мамы, я не мог, не имел права обрушить на них обоих тогда ещё и это известие, и с каждой неделей сделать это становилось всё труднее и труднее. Как бы то ни было, на День благодарения, - после того, как мы закончили праздничный ужин и уложили маму отдыхать, - папа начал настойчиво расспрашивать меня, поскольку уже больше года ничего не слышал ни от тебя, ни от детей. Поэтому мне пришлось рассказать ему правду о нашем разрыве и о твоём уходе.
Мири, напряжённая, как струна, сидела напротив меня, поставив острые локти на стол и прикрыв обеими ладонями рот. Только блестящие от слёз глаза, да подрагивающие ресницы жили на её побледневшем лице.
— Утром я нашёл отца в его любимом кресле, - глухо продолжил я свой печальный рассказ, - он сидел, откинувшись и сжимая в руках нашу семейную фотографию... ту самую, солнечную, на которой мы все вчетвером смеёмся и дурачимся... она всё ещё была мокрой от его слёз.
— Так что да, Мири, наш развод разбил ему сердце, ты же ведь знаешь, что мама и папа были женаты пятьдесят два года. Он был человеком старой закалки и, конечно, надеялся, что и мы с тобой будем вместе до самой смерти.
Я уже не мог сдерживать слёзы, продолжавшие чертить мокрые дорожки по щекам, пока я в очередной раз переживал тот чёрный день. Резко поднявшись из-за стола, я отвернулся к окну и уставился на бледно-голубое небо, с редкими плывущими по нему облачками.
За спиной слышалось сопение и тихие всхлипывания Мири. Упёршись ноющим лбом в прохладное стекло, через минуту, не оборачиваясь, я снова негромко заговорил.
— Именно на похоронах я внезапно осознал, насколько я одинок в этом мире. На прощании с папой присутствовали только я, капеллан и пара их соседей. Больше никто не пришёл. Я даже не мог привезти на похороны маму, ведь она даже не смогла бы понять, что происходит.
— Только через неделю или две после похорон, когда мама в достаточной мере пришла в себя, я рискнул рассказать ей, что отца больше нет с нами. Но я до сих пор не могу вынести страданий, которые это причиняет ей каждый раз, когда она слышит и осознаёт это, поэтому сейчас, когда мама спрашивает о нём, я просто говорю, что он ненадолго вышел и скоро вернётся.
Мири уже, не стесняясь, всхлипывала, у меня же больше не осталось слёз, чтобы выплакаться - за прошедшие недели я был эмоционально полностью опустошён. Мой рассеянный, блуждающий по комнате взгляд упал на
Берлин между моих ног