окажется в своей палате. Синди и сама чувствовала, что сон очень ей необходим, учитывая её повышенное эмоциональное состояние. Я пообещал Синди, что буду рядом, когда она проснётся.
После того, как жена наконец заснула, держа меня за руку, я спустился в вестибюль и пригласил Донну подняться вместе со мной в палату. Ей не терпелось увидеть Синди.
Внимательно оглядев подругу, Донна отметила, что, похоже, Синди не избивали и не причиняли физическую боль каким-либо иным образом, несмотря на засосы на шее, и она была благодарна Богу за это. Конечно, мы оба знали, что её неоднократно насиловали, но следов этого не было заметно.
Донна настояла на том, чтобы останется в больнице на ночь, и мы по очереди будем дежурить возле постели Синди. Мы сменяли друг друга по малейшему кивку всю ночь.
***
На следующее утро в 8:30 появился психиатр, едва Синди начала шевелиться после сна. Он хотел пообщаться с ней наедине, что могло занять три-четыре часа. Нас с Донной попросили вернуться после обеда. Врач настаивал, что должен провести со своим новым пациентом интервью, в которое никто из посторонних не сможет вмешаться. Синди выглядела спокойной, но умоляла меня вернуться как можно скорее после того, как освободиться, что я и пообещал сделать.
Мы с Донной отправились по своим домам, чтобы принять душ и переодеться. И оба отменили работу.
***
Когда я вернулся в больницу, психиатр всё ещё общался с Синди, и меня попросили не вмешиваться в его обследование.
По прошествии ещё получаса врач, наконец, вышел из палаты моей жены. Он сообщил мне, что у неё проявляются классические симптомы стокгольмского синдрома, связанные с её похищением. Он сообщил, что не верит в то, что состояние Синди может спровоцировать её на причинение вреда себе или окружающим. При этом он настаивал на том, чтобы она прошла с ним сеансы психотерапии в его офисе три раза в неделю. Он хотел, чтобы она посещала его по понедельникам, средам и пятницам. Я сказал доктору, что позабочусь об этом. Выслушав мои заверения, психиатр подписал разрешение на её выписку, сказав, что Синди может отправилась домой уже сегодня, хотя ей все ещё необходимо пройти обследование в больнице.
В это время к палате подошла детектив Кассандра, и мы вместе вошли внутрь. Она сразу представилась:
— Миссис Олбрайт. Я детектив Кассандра Дженнингс из местной полиции. Вы готовы ответить на несколько моих вопросов?
— Конечно, детектив. Я не уверена, какую информации я могу вам предоставить, но я помогу всем, чем смогу.
— Спасибо. Я постараюсь не перегружать вас. Знаете ли вы личности своих похитителей? Может быть кто-то из них показался вам знакомым? Использовали ли они какие-либо опознавательные имена в разговоре с вами или друг с другом?
— Извините. Я понятия не имею, кто они. Когда они были со мной в комнате, они говорили не обычным разговором, а почти шёпотом. Я ни разу не видела открытого лица ни у одного, ни у другого. Они всегда носили чёрную одежду. По крайней мере, пока были со мной.
— Вы сказали «ни у одного, ни у другого». Их было двое? Может быть больше?
— Верно. У меня ни разу не сложилось впечатления, что белых мужчин было больше двух. Они очень мало разговаривали со мной в течение всего моего плена. Как будто они боялись, что я узнаю их голоса и догадаюсь, кто они.
— Тогда как они общались с вами?
— Мне вручили напечатанные инструкции, в которых подробно описывалось всё, что они хотели. В этих инструкциях было прописано, что я должна говорить и делать во время видеосъёмки, как будто мне предстояло играть
Прекрассная любовь.