Они договорились, что Максим прилетит в Окленд через пару месяцев и заберёт её в Москву.
В окне иллюминатора медленно плыл аэровокзал Шереметьево. 747-й Боинг вырулив на взлётную полосу, остановился задумчиво, как перед прыжком в неизвестность, вдруг взревел своим табуном в миллионы лошадиных сил в турбинах, вжимая в кресла пассажиров начал разгон и плавно оторвавшись от земли, стал набирать высоту, унося Юлию в далёкую страну, взяв курс к Тихому океану.
Юлия холодно смотрела на уплывающую, хмурую, серую и замёрзшую Москву. Вынув из сумочки оставленную Натали визитку, задумчиво посмотрела на неё. Нахлынули воспоминания. Юля вспоминала, как убегала из дома не к подруге, а к Натали, обманывая Максима, но не в силах сопротивляться велению своей плоти.
Однажды, когда они с Максом были в стрип- баре, раз третий, наверное..., он был занят деловым разговором с парой мужчин из «белых воротничков», с которыми там была назначена встреча, она пошла в туалетную комнату, привести свой макияж в порядок.
В неширокий проход с раковинами умывальников и зеркалами, где Юля только успела наложить тушь на ресницы, тихо вошла Натали. В зале шло шоу. Публика была всецело поглощена созерцанием представления, и они были одни. Юля вопросительно взглянула через отражение зеркала на неё, мягко улыбнувшись, с учтивым удивлением приветствовала:
— Натали ?!
Натали молча, ответив улыбкой, подошла к девушке. Юля почувствовала, как нежно коснулась её спины упругая грудь. Она ощутила её твёрдые, вызывающие, полные желания грудные соски, тепло её дыхания и сказочный запах духов, дурманящий, возбуждающий. Натали, прикоснувшись едва губами к её шее, пальцами безошибочно прикоснулась к соскам на её груди. Они мгновенно отозвались, набирая упругость, стали зримо ощутимы под нежным шёлком декольтированного платья. Юля едва откинулась назад, выгнув спину, чувствуя, как плывёт изображение в зеркале..., ощущая страсть, всепоглощающую страсть к этой длинноногой, загорелой самке с серыми глазами, с пальцами пианистки и шикарными каштановыми волосами.
Юля плохо помнила, как оказалась на чёрной, прохладной столешнице умывальников, выполненной из черного габбро, как губы Натали жадно коснулись её губ, а её длинные пальцы гладили в белоснежных трусишках её киску. Это был не её самец, жёсткий и нахрапистый, беспощадный в постели, готовый разорвать её красивое кошачье тельце, берущий грубо за волосы и кончающий в её очаровательный ротик. Эта была родственница из породы кошачьих, умная и дерзкая, нежная и чувственная, кравшаяся под кожу к спинному мозгу, но с другой стороны.... Это было потрясающе. Так Юлька не кончала никогда. Это было новое чувство, не знакомое, сладкое и коварное, как хороший кокаин, притягивающее с первого раза, после которого трудно удержаться от соблазна.
Дела не отпускали Максима из Москвы. Деньги требовали личного присутствия, напряжения ума и проявления изворотливости, а большой город, как гигантский гнёт притуплял чувство одиночества, убивая своим ритмом его природную бдительность.
Малыш звонила и просила его приехать, а он всё откладывал и откладывал поездку. Шёл четвёртый месяц их разлуки. Хотелось вырваться из этого круговорота, сойти с дистанции и уехать. Но дела! Проклятые дела, как удавка, затянутая на шее, как гири на ногах, лишали свободы, сковывали движения, воровали время и жизнь. Бизнес и деньги сушили мозги, как два огромных дворника отодвигали жизнь, как выпавший снег, сваливая всё, что мешало на обочину.
Максим сидел в итальянском ресторанчике, на Кутузовском, ожидая, когда подъедут итальянцы из «Cadgive». Народу было не много. Время суток и будний день не располагали народ к отдыху. Надо было решить вопрос о поставке из Италии систем для паркингов, коими стала изобиловать Москва. Время позволяло отобедать, и Макс заказал любимую им Карбонару. Официанткой была молоденькая девушка, лет