но тут кто-то грубо схватил его за плечи, и отшвырнул в сторону. Это была дюжая охранница Эрминии, молчаливая Тереза, а за ее широкой спиной маячила вторая – Жозефина. Обе были в длинных черных рясах с капюшоном, а их талии вместо вервий украшали плетеные бичи из бычьей кожи. Тереза и Жозефина ростом превосходили любую монахиню на целую голову, ходили тяжело, впечатывая в камень тротуаров каждый шаг, и говорили низким, почти мужским голосом.
Тереза, не говоря ни слова, схватила его за мошонку и торжествующе закричала:
— Ага! Я же говорила, что он не кастрат! Яйца на месте! А ты спорила!
Голая Кларисса отползла в угол постели и замерла в ужасе.
— Ты победила, сестра, – более спокойно сказала Жозефина. – Теперь и я вижу, что он не кастрат. Но ты можешь зачать от него и покинуть монастырь.
— Ты тоже можешь зачать и оставить монастырь, – ответила ей Тереза. - Здесь, – Она потрясла большой рукой его мошонку. – Намного хватит. Но мы хотим остаться в монастыре, не правда ли?
— И тебе хватит, милая девушка, – сказала Жозефина, обращаясь к Клариссе. – Ты тоже можешь зачать.
— Зачать, это значит родить ребенка? – робко спросила Кларисса.
— Да. Через некоторое время.
— Как Мадонна?
— Не совсем. Мадонне для непорочного зачатия понадобился Святой дух, а тебе понадобится добрый мужчина наподобие нашего Доменико.
Молодой монах уже оправился от своего разоблачения и выглядел довольно бодро, с интересом поглядывая то на гигантш, то на маленькую, по сравнению с ними, Клариссу, которая по-прежнему сидела в дальнем углу постели, сжавшись в комочек. Разумеется, он был мог зачать ребенка с кем угодно, потому что его член был давно напряжен, и подрагивал от обилия накопившейся в теле семенной жидкости.
— Пожалуй, я не готова, – нерешительно сказала Кларисса. – Да и аббатиса будет против.
— Тогда сиди и смотри! – сказала Тереза и задрала подол своей рясы.
К ней, полуобнажившейся, подошла ее сестра и сделала тоже самое. И только тогда робкая послушница и разоблаченный псевдокастрат поняли, какие разные эти близнецы. Доменико и Кларисса с величайшим изумлением увидели, что у Жозефины спереди висел небольшой, раза в два меньше, чем у Доменико, но самый настоящий член, а у Терезы узкая половая щель начиналась от самого живота и уходила в темноту междуножия.
— Вы такие разные! – одновременно сказали молодые доминиканцы. – Почему?
Тереза опустила подол рясы и присела рядом с монахом, а Жозефина заняла место с другой стороны.
— Хочешь знать? – спросила она послушницу.
Та, молча, кивнула.
— Тогда иди ближе.
Кларисса подобралась ближе, а Тереза усадила ее к себе на колени.
— Ну, слушайте! – сказала Жозефина и начала свой рассказ.
— Мы родились в довольно бедной семье, где было много детей, но первыми родились два мальчика, тоже близнецы. Когда матушка оправилась от нелегких родов, в чем ей помогла соседка-повитуха, она начала кормить нас грудью. У нее всегда были разные груди, левая – поменьше, а правая – побольше, и больше молока доставалось Терезе, а мне меньше. Откуда я это знаю? От братьев. Матушка постоянно кого-нибудь кормила большой белой мягкой грудью, даже на ночь она клала рядом с собой очередного орущего младенца, и давала ему грудь, а мы с сестрой Терезой ему завидовали, потому что испытывали постоянный голод. Отец целый день работал, летом в поле, зимой ходил по деревням и плотничал, и появлялся дома только для того, чтобы зачать очередного крикуна. Это ему удавалось хорошо, и к сорока годам матушка родила девятнадцать детей. Отец совсем исхудал, стараясь прокормить голодную ораву, матушка
Какая я дура 
