Спать пора. День, как обычно, суетой заполнен. Хозяйство-то у меня не очень большое, но колготни хватает. То одно, то другое. Благо Нюрка оказалась девкой рукастой, хозяйственной и не чуждой работе. Не строит из себя городскую барыньку. За что ни возьмётся - всё в руках горит. Вон Эрдоган мой, кочет, на что уж самовлюблённый, и тот Нюркино старшинство признал. То перед девками своими хвост распушит и сам чёрт ему не брат. Поперву и Нюрку пытался строить. Сейчас сам по струночке ходит. Сдаётся мне, что он и куриц топчет по Нюркиному разрешению.
И всё с Нюркой хорошо, одно оказалось у неё качество в недостатках - еблива больно. Про таких говорят: Слаба на передок, бешенство матки, прочее. Да нормальная она баба. А что насчёт ебли, так о дело молодое, со временем пройдёт. А может и не пройдёт. Во, прётся, язви её душу. Спать не даст. Ёб же сегодня, так какого ляда надо?
Влезла на кровать, протиснулась к стенке, заворочалась.
— Дед, тебе срочно худеть надо.
— Пошто это?
— Вон какой толстый. Внученьке любимой и приклонить свою головушку негде, некуда пролезть, ты всё занял. Двигайся, я сказала. А нет, так сама подвину.
С неё станется. Так двинет, что мигом на полу окажешься. Ну что за дела7 В своём дому и терпеть такое от внучки. Вот же зараза. Протиснулась, заворочалась, укладываясь.
— Кто из нас толстый, то посмотреть надо. Да успокойся ужо, дитя вертлявое.
— Дед, ты на что намекаешь? - Хозяйским движением закинула на меня ногу, прижавшись к бедру горячей пиздой. Руку положила на живот. - Что я толстая? Да, толстая. И не толстая, а справная, сам говорил. И кто виноват? Ты, ворчун старый.
— Это с какого перепуга я виноват?
— А не надо так кормить Внученька, Нюрочка, вот молочко деревенское. Вот творожок. Вот сальце - сам солил. Духмяное. - Передразнивает деда, малявка. - Кушай, худобиночка, кушай. В городе такого нет. Там всё химия сплошная. Вот и наела жопу больше маминой. Так что не ворчи. К тому же кто-то, кажется Фаина Раневская, говорила, что у настоящей женщины должно быть чем потрясти, а не погреметь. Вот.
— Вот и трясла бы на своей кровати. Чего к деду припёрлась?
— Дед, ты тупой? Боюсь я. Просто боюсь.
С ехидством в голосе спрашиваю
— И кто же тебя, чадушко, так напугал, что ты аж трясёшься? Вон со страха даже руку деду в трусы засунула. Вынь сейчас же, не то...
— Не то что? Выгонишь? И не жалко будет внучку? Вижу по глазам - жалко. Дед, я понимаю, что ты строжишься в воспитательных целях. Ой, боюсь! Боюсь! Доволен? - Руку всё же убрала, на живот положила. Ну так это не надолго. - А боюсь, что ухватит за бочок.
— Кто тебя ухватит?
— Волчок серенький. Который придёт. Я вон даже к стенке легла. Пусть тебя хватает. Ты старый, не вкусный. А я кровь с молоком, мягенькая, вкусненькая. Вон сам-то задницу целуешь, прикусываешь да нахваливаешь. А волчок как тебя ухватит, так и выплюнет. А то и челюсти сломает. И чего-то я в лесу не замечала дантистов, кто бы ему зубы вставил. - Сама тихой сапой руку изнава в трусы засунула. - Вот как он зубы изломает, так я и пугаться перестану. Правда, правда. И на свою кроватку уйду.
— Нюрка, зараза! Руку вынь! Не то сгоню на твою кровать.
— Да не пойду я, не пойду. Прилягу вот тут на ковричке прикроватном, кала
чиком свернусь и буду всю ноченьку тяжко вздыхать, тебе, старый противоза, на нервы капать,
Любовник. 
