На дворе сытые и беззаботные нулевые.
Съёмная квартира в спальном районе. Поздняя осень. Вечер.
Я сижу в зале на диване и жду гостей. Точнее, гостью. Передо мной на треноге установлена видеокамера, направленная на кресло напротив. Я слышу цокот каблуков по коридору, а следом стук в дверь:
— Тук, тук, тук!
— Войдите.
Дверь открывается и входит «актриса», стуча каблучками.
«Бедный линолеум!» — думаю я, но вслух произношу дежурное:
— Присаживайся.
Она приземляет свой аккуратный маленький зад, затянутый в тугие джинсы, на мягкое кресло, закидывает ногу на ногу и кладёт изящные маленькие ладошки на колени.
— Добрый вечер.
— Приветик, — голосок у неё низковат и хрипловат для такого миниатюрного и нежного создания.
— Как тебя зовут?
— Мила.
— Это твоё настоящее имя?
— Да. Так-то меня Людмилой родители назвали, но мне больше нравится когда меня называют не Людой или Люсей, а Милой. Меня так все друзья зовут.
— Хорошо, будешь Милой, раз тебе так нравится. Тем более, что ты и вправду очень миленькая.
Мила в ответ улыбается своей божественно-очаровательной улыбкой. Её зубы сияют свежестью и белизной, а губы нежны и чувственны, без следов помады. Никакой другой косметики тоже нет, а волосы блестят естественной чернотой. Это требование заказчика — никакой косметики. И я с ним в этом полностью солидарен. Такой красоте косметика ни к чему.
— Ты пришла на кастинг, Мила, верно я понимаю?
— Да, верно.
— Ты ведь в курсе, куда мы проводим кастинги, для чего набираем актрис?
— Да, в курсе. Вы снимаете порнуху.
— Ну, зачем так грубо, — вздыхаю я, — мы здесь творим высокое искусство. Искусство любви!
— Скорее, ебли! — Мила заливается дивным звонким смехом и всё не может остановиться. Она хохочет до слёз, бьёт кулачками о подлокотники, дрыгает худенькими ножками. Лицо её теперь цвета бурака, но всё такое же прелестное. Ей весело, но мне не очень.
Я передаю ей бутылку минералки так, чтобы моё лицо не попало в кадр. Оно здесь не нужно, ведь главная звезда сидит и хохочет в кресле, а моё лицо на видео ни к чему, лицо только испортит впечатление. Если моя физиономия и попадёт ненароком в кадр, я её обязательно заретуширую.
— Всё, успокоилась? — я немного раздражён и не скрываю этого.
— Ой, всё-о-о-о, больше не могу-у-у... — Мила резко выдыхает и вытирает рукавом рубашки слёзы, — да, всё, успокоилась.
Она делает несколько глубоких глотков из бутылки и отдаёт мне. Её тёмно-карие, весёлые глаза снова смотрят в камеру.
— Сколько тебе лет, Мила?
— Позавчера стукнуло восемнадцать.
Я ненадолго замолкаю, задумавшись.
— То есть, ты родилась четвёртого ноября?
— Да.
— И уже хочешь сниматься в порно?
— А почему бы и нет. Тем более, что за это неплохо платят. Вы же хорошо платите, верно?
— Верно. Подобный товар высоко ценится в странах с развитой экономикой и жёсткими запретами внутри общества на распутство. Там он пользуется повышенным спросом. Но производится он в таких странах как наша, хоть и запрещён здесь формально. Так что да, деньги мы платим хорошие, ещё никто не жаловался. Только чтобы их заработать надо хорошенько потрудиться. И ты потрудишься, уж будь уверена.
— Должна справиться, я денюшки люблю. Кто ж денюшки не любит... Можно и поработать немного... Тем более что в мои годы работу тяжеловато найти...
Я пристально смотрю в её большие чёрные глаза, будто отлитые из тёмного шоколада, обрамлённые густыми ресницами. Как же они прекрасны!
— Ты девственница?
— Пффф... Ха! Где ты щас найдёшь восемнадцатилетних целок?
— То есть нет?
— Нет, конечно.
— И давно?
— Года три уже. Я тогда бухая была. Хуле, впервые так нажралась... Бля, аж тошно вспоминать...
—
Это странное, незнакомое чувство